Полное разочарование ожидает каждого, кто стал бы искать в современной Греции черты великого народа древности. Дух суровых спартанцев, блеск афинской культуры и ее изящество, по-видимому, покинули ее навсегда. В современной Греции нет ни больших художников, ни великих скульпторов. Ее литература бедна и не дала ни одного великого имени. Долгая война не выдвинула ни одного талантливого вождя. Ее народные песни унылы и дики.

Среди балканских народов, в этом глухом закоулке Европы, она не хуже других. Но рядом с Европой и Россией это - все-таки Балканы, а древние величественные развалины, разбросанные повсюду, еще сильнее подчеркивают безвкусицу городов, ушедшую красоту и бессилие творчества, скованного равнодушием купцов и жандармов - нынешних повелителей маленькой страны.

Но яркие краски юга, лилово-опаловые горы, море и теплый, всегда напоенный ароматом трав и цветов воздух - прекрасны. Три четверти Греции - горы. Горы безлюдны, красивы и дики. Население все сбежалось в долины. Там чинары, платаны, оливы, олеандры, кактусы, пальмы и прозрачные, холодные ручьи.

Македонию и Фракию я прошел пешком. Рядом с зараженными болотами Вардара, окруженные осыпающимися окопами и бесконечными могилами, лезут в горы старинные башни Салоник. Город интернационален. Армия генерала Сарайля оставила здесь догнивающее имущество и могилы. Она проложила дороги в горах и провела водопровод.

Русская революция выбросила сюда вымирающую от нужды и лихорадки беспомощную людскую плесень. Испанская инквизиция привела сюда толпы евреев. Их теперь около 60 тысяч, и вся торговля и все деньги в их руках. Яркими пятнами на улицах выделяются их национальные костюмы, с которыми не могут расстаться старики. Турки, греки, сербы, евреи и русские наполняют крикливой толпой улицы города, набережные в порту.

В летние дни белая вершина Олимпа смотрит на город. Олимп пустует. Куда девались греческие боги? Остался один Гермес, но и у него дела идут, по-видимому, неважно. Об этом свидетельствует целый лес мачт стоящих без работы судов.

Через залив, на конце одного из пальцев Халкедонского полуострова, высится другая святая гора - Афон, предмет вожделений, мечтаний отчаявшихся в поисках работы беженцев. Но доступ в монастыри закрыт для русских. Железная дорога из Салоник в Афины, огибая подножье Олимпа, то взбирается на лиловые, пахнущие вереском горы, то опускается в розовые олеандровые долины, и за окном вагона целый день качаются красивые силуэты гор.

В Афинах все то же ласковое солнце, все тот же веками вздымающийся к небу Акрополь с застывшими в небе колоннами Парфенона.

А внизу еще бурлящие страсти, мертвая зыбь взбаламученного людского моря, сознание бессилия, растоптанные надежды и горькое пробуждение маленького народа, взволнованного кратким миражем величия и славы. Мелькают потускневшие мундиры гвардейцев-эвзонов, широкие шаровары критян. Элегантные автомобили, элегантные туалеты.

Договором, подписанным в Севре 10 августа 1920 года, началась эпоха авантюр. Упоение победами продолжалось не дольше, чем цвели розы в долине Казанлыка на Марице и на жарких берегах быстрых рек сонной Анатолии. Севрская сказка осталась опьяняющей грезой в памяти Греции.

Все совершилось так быстро... После сентябрьского прорыва 30 апреля - 29 мая 1918 года - Мудрос. Еще через полгода пали форты Смирны, и зачарованная миражем Византии греческая армия бросилась в сумасшедшую анатолийскую авантюру.

Азарт и борьба самолюбий заглушили предостерегающие голоса. На двенадцатом году беспрерывной войны одного присутствия Константина на фронте оказалось мало. Не хватало людей, снарядов, денег и нервов. После изнурительно тяжелой борьбы в сентябре 1922 года последние остатки греческой армии были сброшены в море ликующими полками кемалистов. Собравшись на острове Митилена, флот и полковник Пластирас с остатками армии готовились повернуть историческое колесо.

Война отшумела. Выдохлась революция. Портреты королей сдираются во второй раз. Повсюду физиономия Венизелоса. Надолго ли? Болезнь величия кончилась. Отгорели сладкие, безумные мечты. Ранящей насмешкой вспоминается раздававшаяся два года назад на каждом перекрестке песня:

Весь мир мы завоюем,
Софию мы возьмем!

Наступили серые будни. На всем серый след неудачной войны и серой революции. Настроение кислое, как греческое вино.

В кафе как всегда сидят одни мужчины. Если присутствует женщина, то обязательно с мужем или с женихом. В Афинах в шикарных кафе можно встретить и одних гречанок, но в средних кафе и повсюду в провинции этого, не бывает. Если женщина пришла не с мужем или не с женихом, значит, она проститутка или иностранка.

Женщина бесправна. Когда умирает муж, все имущество переходит к детям, а если их нет, к родственникам мужа. Муж не имеет права заранее составлять завещание в пользу жены. Это разрешается делать только в минуту смертельной опасности, и то с согласия священника и врача, которые должны при этом присутствовать.

Когда умирающему суют в руку бумагу и жена со слезами умоляет не забыть ее в завещании, а священник и врач изъявляют свое согласие его засвидетельствовать, муж должен понять, что расчеты с жизнью кончены. Если в умирающем теплилась еще искра надежды и вера в выздоровление еще поддерживала силы, в момент, когда ему вкладывают в руки перо, все кончено для него: иллюзий больше не существует. Бороться бесцельно, пора "опускаться на дно".

Для женщины с болезнью мужа начинаются трагические дни. Несмотря на любовь к нему, она должна зорко следить, чтобы не пропустить минуты, когда надо появиться с бумагой, врачом и священником. Иначе ее на другой же день после смерти мужа выгонят из квартиры. Родственники заинтересованы в том, чтобы больной умер без завещания, и всячески стараются убедить жену, что муж ее не сегодня-завтра выздоровеет.

Ей и самой невыгодно и опасно торопиться. А вдруг врач ошибается и муж встанет на ноги. Житья не дадут тогда ни родственники, ни муж до следующей "смерти". Никто не может запретить мужу бить свою законную жену. В Каламате, прелестном городке на юге Пелопоннеса, хозяин соседнего дома ежедневно избивал свою жену. Когда на дворе начинались крики, приходили соседи посмотреть на расправу и при каждом артистически нанесенном ударе говорили: "кала", то есть "хорошо".

Бесприданница, как бы красива она ни была, никогда не выйдет замуж. Но самой безобразной девице с приданым замужество обеспечено. Приданое копят с детства и складывают его в сундуки. Сверху лежит опись вещей. Жених, прежде чем рассмотреть невесту, внимательно по списку проверяет вещи, критикует их, делает свои отметки и пишет, что и сколько надо добавить.

Председатель социалистического клуба в Каламате Н., вполне интеллигентный человек, рассказывал мне трогательную историю своей первой неудачной любви. "Я очень любил ее и она меня тоже, - говорил он с чувством. - Я не представлял себе жизни без нее и мечтал на ней жениться. И я всего-то просил у ее родителей пятьдесят тысяч драхм, которые мне были нужны для расширения моего дела. Мне обещали. Родители ее очень богатые люди и могли дать во много раз больше. И что же Вы думаете? Когда дело дошло до расчета, они предложили мне только сорок тысяч. Вы можете себе представить - вместо 50 всего 40. Я с негодованием отказался и ушел, не простившись. А как я ее любил. Никогда уж так не полюблю больше". Гречанки очень добродетельны. Так же добродетельны, как и безобразны.

Измена мужу - явление очень редкое.

Поведение русских беженок вызвало у них бурный протест. Королеве и правительству посыпались петиции, подписанные греческими женщинами, с просьбой защитить их семейные очаги от покушения легкомысленных русских дам.

Но гречанки волновались недолго.

Через полгода увлечение греческих мужей прошло. В сильно потрепанном виде и с разбитыми мечтами вернулись русские дамы к своим мужьям. Теперь они в загоне и варятся в собственном беженском соку. Аналогичное явление, по-видимому, произошло во всем мире.

Греки - практики, коммерсанты, любят устойчивость и солидность. Они сами сознаются, что их женщины выродились и ни с какой стороны не похожи на классических красавиц Древней Греции. Но поколениями вырабатывались привычки и вкусы. Современные греки расценивают красоту женщин по толщине ног. Ноги у гречанок самые толстые в Европе, к этому привыкли и по ногам определяют все остальное. Толстыми ногами гордятся. Лицом интересуются мало. Оно рассматривается как неизбежное приложение к ногам.

Русские беженки не могли похвастаться ни ногами, ни приданым, и после краткой борьбы поле сражения осталось за греческими "Кириессами". Трудно сказать, что, кроме развалин и природы, замечательно в современной Греции. Музеи бедны. Все лучшее расхищено или продано и увезено в Европу. Едят греки скверно. Все жарится на противном оливковом масле. К греческой кухне сразу трудно привыкнуть. Вино отвратительное. Язык труден и некрасив, как женщины. Музыка дикая и пронзительная. Чем больше шуму и треску, тем лучше. В маленьких ресторанах и кабачках, на народных торжествах и на свадьбах любимые инструменты - зурна, барабан и шарманки, разбитые и расстроенные, как греческие финансы.

Всякий, кто может держать в руках драхму, торгует. Торгуют крестьяне, офицеры, солдаты, министры, священники, жандармы... Душа современной Греции, плоская, практичная и скучная, вся во власти драхмы.

Четвертая часть населения служит в полиции и в жандармах. У жандармов много работы. Когда меня и генерала Лазарева по ходатайству Врангеля выслали из Салоник в Каламату за "коммунистическую пропаганду", я познакомился в дороге со славным, добродушным турком Али. Двадцатилетним юношей в 1910 году уехал он из родных Салоник в Америку. За двенадцать лет многому научился, скопил деньги и, узнав о смерти отца, в 1922 году вернулся в родной город позаботиться о матери. Недолго Али пробыл в Салониках. На третий день его схватили жандармы и повели на допрос. "Почему приехал? Где скитался? Почему 12 лет был в Америке?" В результате его сослали на Пелопоннес. Деньги отняли, имущество конфисковали. Теперь Али проклинает Грецию, с отчаянием думает о матери и страстно мечтает о возвращении в Америку.

В Афинах в вагон привели поручика Л., задержанного на границе Сербии, куда он пробирался без визы, о которой безрезультатно хлопотал более года. Долго водили его по тюрьмам и, наконец, решили сослать на Пелопоннес. Там, за Коринфским каналом, этот "страшный преступник" будет неопасен. Но преступление его было какое-то странное. Даже жандармы, сопровождавшие нас, не понимали, за что, в сущности, ссылают человека.

Из Афин в Каламату выехали рано утром. За окном снова горы и ветреные морские дали. В полдень узкой черточкой мелькнул и отрезал нас от материка голубой Коринфский канал. К вечеру старший жандарм стал разговорчивее и показал бумагу, по которой мы отдавались под надзор жандармского отделения в Каламате. В списке, приложенном к этой бумаге, против фамилии Али было написано - "американский шпион", а против фамилии поручика Л. жандарм, подумав немного, жирными буквами выдавил - "коммунист". Его жандармской душе были противны сомнения и неясность.