Около полутора лет провели мы в русском беженском лагере в Салониках, управляемом комендантом и военной администрацией по назначению Врангеля.

В течение этих кошмарных полутора лет мы были свидетелями невероятных и гнусных насилий, которые Врангель и его сообщники проделывали над группой беженцев с целью удержать их в повиновении и создать пропасть, отделявшую их от живой, настоящей России. Мы испытали на себе весь произвол власти догнивающих на Балканах представителей отжившей России, по какому-то непонятному недоразумению продолжающих оказывать свое влияние на судьбу и даже жизнь многих тысяч русских эмигрантов в Греции и Сербии, стесняющих на каждом шагу их свободу и право думать и говорить о России иначе, чем это желает правящая эмигрантская клика.

И все-таки мы были также свидетелями, как, несмотря на все стеснения, преграды и кары, с каждым днем все сильнее и сильнее в запуганной и бесправной беженской массе пробуждалось сознание нелепости своего положения и росло стихийное и неудержимое стремление к возвращению домой, к слиянию с Россией.

В нашей колонии, почему-то носившей название лагеря, было до 2000 русских беженцев, преимущественно штатских и казаков. Этот лагерь пользовался особым покровительством королевы Ольги, просившей Врангеля при формировании лагеря прислать в Грецию "благонравных" беженцев. Поэтому при отправлении эмигрантов в Салоники производился специальный отбор по происхождению и благонадежности. Отбором занимались князь Путятин (считал себя претендентом на российский престол) и граф Толстой (петроградский губернатор при Керенском), которые, не стесняясь, вводили в заблуждение королеву.

Например, полковник Святополк-Мирский (не князь), служивший в добровольческом корпусе, был зачислен во все списки князем. Сам Святополк-Мирский объяснял свой новый титул так: "Князь Путятин, составлявший для королевы список русских, отправляемых в Грецию, спросил меня: "Вы князь?" - "Нет", - ответил я, "Ну, ничего, - сказал Путятин, - запишем Вас князем, королеве будет приятно". Я не протестовал и с тех пор ношу этот титул". В столь специфически обставленном лагере царили и особые порядки.

Однажды во время обхода лагеря комендант его генерал Томилов сделал замечание одному офицеру, который позволил себе разговаривать с ним, скрестив на груди руки и отставив ногу. Неожиданно стоявший рядом с Томиловым греческий жандармский полковник закричал: "Смирно перед генералом!" - и ударил офицера хлыстом по лицу.

У Томилова не хватило мужества защитить этого офицера, и он промолчал. И хотя удар был нанесен по лицу всех беженцев, чуть слышно запротестовала беженская масса и сейчас же смолкла. Дело было замято, офицеру пришлось уехать, специфический лагерь оказался на стороне жандарма: "Не может так офицер, хотя и беженец, стоять перед генералом".

И много было другого, уродливого и тяжелого в нашей жизни.

Беженская масса, собранная в Салоникском лагере, по своему составу (бывшие помещики, старые генералы и чиновники всевозможных ведомств, бывшие командиры, воинские начальники, интенданты, священники, много жандармов и контрразведчиков) в большинстве беспомощная, малодеятельная, напуганная, не привыкшая к работе, вечно дрожащая за кусок хлеба, паек и квартиру в тяжелой борьбе за существование, давно потеряла облик политических эмигрантов.

Мало чем интересующаяся, кроме сохранения существования, замученная малярией и голодом, не способная к протесту, она была отличным объектом для управления и материалом для создания такой "преданно-врангелевской" группы, от которой за паек и мифические обещания можно было без особого усилия получать и все необходимые восторги, и нужные в данный момент резолюции.

И этот лагерь должен был служить выразителем русского общественного мнения и оплотом влияния Врангеля на русскую беженскую массу в Греции.

Чтобы сохранить его от разложения и проникновения нежелательных политических влияний, на смену "слабому" генералу Томилову был назначен произведенный в Константинополе в генералы некий беженец Кирилов, который, сделавшись комендантом Салоникского лагеря, стал вводить в нем административные приемы управления, почерпнутые из опыта командования полком в Гражданскую войну. Комендант этот пользовался особым покровительством Врангеля за свою твердость в деле управления беженцами и получил специальные инструкции для "чистки лагеря". Прибыв в начале лета 1922 года в Салоники, Кирилов вместе с салоникским консулом Щербиной, человеком недалеким и крайне правых убеждений, стал вводить в лагере распорядок жизни по военному уставу.

В первом приказе он объявил себя "хозяином" лагеря. На беженцев окончательно установился простой и практический взгляд. Они необходимы как тяглое и податное сословие, которое надо предохранить от распыления, проникновения вредных влияний, ибо за счет его кормится врангелевская администрация. Оно не должно причинять беспокойства начальству. В союзники для борьбы с независимыми беженцами призывалась греческая полиция, и приказ коменданта о новом распорядке жизни в лагере консул Щербина повез на утверждение губернатора Македонии.

Долго уклонявшаяся греческая администрация по примеру Сербии втягивалась в борьбу врангелевцев против не разделяющих их убеждения русских.

В июле того же года в целях окончательного подчинения и обезличения беженцев Кирилов отдал приказ по лагерю, в котором указывал, что когда кончится период малярии, будет назначен общий час утреннего подъема беженцев (некоторые долго спят) и общий час "отхода" ко сну. После этого часа выходить из бараков запрещалось. Посещение друг друга после 12 часов ночи воспрещалось также. Воспрещались всякие собрания и собирания подписей без разрешения и утверждения коменданта и вводились другие стеснения беженцам.

Была сформирована, кроме находившейся в лагере греческой, еще русская полицейская команда из казаков, которая стала вторгаться во все мелочи частной жизни беженцев, вплоть до проверки уборки помещений семейных, куда они иногда врывались без разрешения. Казачья команда эта за паек и жалование стала опричниной в лагере. Лагерный полицеймейстер, казачий генерал Алпатов, играя в популярность, часто пьянствовал с казаками, иногда напиваясь до бесчувствия и заставляя тогда присутствующих петь "Боже, царя храни". Впервые была заведена русская тайная полиция, состоявшая на жаловании у греков. К беженцам установилось высокомерное и грубое отношение со стороны администрации.

С июля 1922 года все газеты, кроме "Нового Времени", "Казачьих Дум" и "Монархического Вестника" были окончательно запрещены для распространения в лагере и за корреспонденцией беженцев установлен надзор. Милюковская газета "Последние Новости" была запрещена к продаже и чтению.

Жизнь в лагере стала невыносимой, но казенный паек и квартира, страх быть выброшенным с семьей на улицу на голод и нужду, увеличивающаяся безработица заставляли беженцев терпеть и молчать, а некоторых даже хвалить начальство. Однако нашлись и такие, кто не захотели подчиниться наглому вторжению в их частную жизнь и резко протестовали против новых порядков. Их протест вызывал сочувствие беженцев.

Это заставило начальство и полицию принять решение покончить с недовольными беженцами, не стесняясь в выборе средств. В обстановке греческой действительности это сделать было очень легко. Так были арестованы, посажены в тюрьму и посланы в ссылку без срока на Пелопоннес два генерала и три офицера.

Впоследствии, уже после нашего освобождения, бывший посланник в Афинах так излагал нам свой взгляд на причины нашей ссылки: "Я думаю, что вы, занимая высокие должности в прошлом, были громоздки для лагеря, и со стороны консула и коменданта ваша ссылка явилась следствием желания нивелировать лагерь..."

Особенному преследованию со стороны лагерной администрации подвергались лица, которые собирались возвратиться в Россию, говорили о жизни в России что-либо хорошее или читали газеты крайне левого направления.

На совещании у консула был составлен план провокации.

В это время начальник греческой салоникской сыскной полиции, часто бывая в лагере по делу об одной краже, произведенной русскими, близко познакомился с комендантом, который и указал ему после совещания с консулом на необходимость очистить лагерь от "опасного для Греции" политически неблагонадежного элемента. На последовавшем затем втором совещании у консула был составлен список лиц, подлежащих удалению, причем комендант лагеря, основываясь на инструкциях, полученных свыше, особенно настаивал на немедленном аресте генерала Достовалова на том основании, что он выписывает газету "Накануне" и, значит, ведет "большевистскую агитацию" в лагере.

В этот список вошло много лиц, в том числе: генерал Достовалов, генерал Лазарев, полковник генерального штаба Александров, полковник Староскольский, инженер Осипов, инженер Яковиди, сибирский промышленник Кубрин и другие.

Сведения начальнику полиции решено было давать не прямо и официально, а через низших агентов сыска, которые информировались начальником канцелярии коменданта.

Обыски начались с полковника генерального штаба Александрова, у которого нашли один номер газеты "Накануне", который и отобрали, затем были у генерала Достовалова, у которого забрали несколько номеров этой газеты, и у генерала Лазарева, у которого отобрали его переписку с консульским отделом советской миссии в Берлине по вопросу о восстановлении его в правах российского гражданства и возвращении в Россию. За день до этого обыска из квартиры генерала Достовалова во время его отсутствия был похищен (как потом оказалось, чинами комендантской полиции) второй экземпляр его рукописи "Гражданская война на Юге России".

Затем начались обыски у других лиц. В результате по подозрению в большевистской пропаганде были посажены в тюрьму и сосланы на острова и в отдаленные места Греции генерал Достовалов, генерал Лазарев, инженер Яковиди и гражданин Кубрин. В эту же группу по подозрению в большевизме был включен летчик, поручик Лебедев.

Официального, однако, обвинения предъявлено не было.

Генералу Достовалову было заявлено, что он будет немедленно (через два часа) отправлен на остров на ломки мрамора (откуда не возвращаются), и только вмешательство командующего войсками Македонии спасло его от каторжных работ.

Следствия никакого не было. Лишь около 10 дней агенты русской и греческой сыскной полиции тщательно собирали по лагерю слухи. Просьбы о назначении суда встречались насмешкой, просьбы опросить наших свидетелей - также. Консул и комендант и агенты Врангеля в Афинах приняли все меры, чтобы не допустить суда над нами.

В тюрьме и в пути до места ссылки мы подверглись всевозможным лишениям и унижениям со стороны греческих жандармов.

Наши прошения и заявления греки оставляли без ответа, говоря, что они признают единственной законной русской властью в Греции лишь старого русского посланника в Афинах г. Демидова, через которого только мы и можем направлять все свои просьбы и жалобы. Ознакомившись с делом, г. Демидов нашел ссылку и арест наш несправедливыми и обвинения недоказанными и предпринял шаги для нашего освобождения.

Одновременно группа греческих социалистов, расследовав наше дело, решила, действуя через своих представителей, внести запрос в парламент о вовлечении греческой администрации в борьбу русских политических партий и о ее незаконных действиях в нашем деле.

Однако грозные события, разразившиеся в Малой Азии, быстрая смена правительств и революция помешали осуществлению этого намерения.

Действия г. Демидова, вначале успешные, после переписки военного представителя Врангеля в Афинах генерала Невадовского со штабом Врангеля стали затягиваться.

Пересмотр нашего дела, предпринятый губернатором Македонии по просьбе г. Демидова и представителя Лиги Наций г. Корфа, ничего нового не дал, и греческий министр внутренних дел согласился на наше освобождение, если г. Демидов за нас поручится.

После переписки со штабом Врангеля Невадовский в письме от 1-го сентября старого стиля предложил нам от имени посланника дать подписки дословно следующего содержания: "Генералы Достовалов и Лазарев обязуются никогда не заниматься на греческой территории, ни вообще где-либо большевистской или какой-либо иной политической пропагандой".

В письме говорилось, что подписка такого содержания нужна представителю Лиги Наций г. Корфу и губернатору Македонии Стаису (в это время уже уволенному от должности и преданному суду). Далее в этом же письме представитель Врангеля в Греции генерал Невадовский уже совершенно цинично добавлял, что в случае присылки такой подписки нам будет немедленно дано освобождение, право приезда в Афины, деньги на проезд, даровая квартира в Афинах и визы - одному в Германию, другому в Россию.

Отлично понимая, что подписка такого содержания не нужна ни представителю Лиги Наций, ни отданному под суд министру, и видя в этом требовании лишь новый шантаж берущего нас за горло врангелевского бандита, мы категорически отказались дать такую подписку и обязались лишь не заниматься на территории Греции никакой политической пропагандой.

11-го сентября старого стиля генерал Невадовский получил подписки и сообщил нам письменно (от 12-го сентября), что ввиду появления в газете "Накануне" нашего письма, в котором мы изобличали деятельность белых на Балканах, дело освобождения вновь откладывается до посылки нами в эту газету опровержения с указанием невиновности в нашей ссылке консула Щербины и Кирилова. "Это, - добавлял Невадовский, - может быть, улучшит ваше положение". И в этом же самом письме, издеваясь над нами, представитель Врангеля добавлял вновь: "Посланник, разобрав ваше дело, усмотрел в вашем аресте несправедливость и отсутствие улик и доказательств виновности".

Конечно, написать такое опровержение мы отказались, ибо все доказательства провокации консула и коменданта были у нас налицо.

После этого еще в трех письмах Невадовский, вновь угрожая нам, требовал прислать опровержение в газеты, указывая, что только это может улучшить наше положение и что наша обязанность - опровергнуть нападки большевиков на Врангеля и Кутепова (прилагалась статья по поводу нашей ссылки из "Вестника Земледельца").

На последние его совершенно циничные письма мы не отвечали совсем и начали действия в другом направлении.

После шестимесячного пребывания в ссылке мы были наконец приказом министра внутренних дел освобождены, и нам разрешено было выехать из Греции. Причем ввиду получения нами от наших друзей предостерегающих писем из Сербии, представителем Лиги Наций было оказано нам содействие в проезде и в получении виз в Германию через Италию. Делу нашего освобождения мы были исключительно обязаны помощи некоторых общественных деятелей греков и председателя социалистического клуба в Каламате, который глубоко возмущался преступной работой в Греции врангелевцев. Пришлось, однако, для успокоения стремящихся нас задержать в ссылке агентов Врангеля, до конца вести все хлопоты по нашему освобождению через русские управления даже и тогда, когда фактически наше освобождение было уже подписано греческим министром внутренних дел. Пришлось прибегнуть к этой хитрости, ибо у нас имелись достоверные сведения о новой готовящейся против нас провокации с целью помешать нашему выезду из Греции.

Насилия, которым подвергались мы, продолжают твориться над русскими беженцами в Греции и Сербии и теперь.

За два дня до нашего отъезда из Греции по доносу русских монархистов в Афинах была арестована одна пожилая дама только за то, что сын ее уехал в Россию. Монархисты решили отомстить его старухе-матери. Вместе с ней была арестована группа ее знакомых русских. Сотни русских беженцев, не желающих подчиниться наглым указаниям врангелевских бандитов, и ныне томятся и избиваются в тюрьмах Сербии и Греции. Есть, однако, полное основание предполагать, что в недалеком будущем тяжелое положение русских в этих странах изменится к лучшему, ибо правительства Сербии и Греции начинают уже тяготиться назойливым и наглым вмешательством повсюду русских монархистов и врангелевцев, захвативших монополию представительства России и пользующихся местной администрацией для сведения личных счетов.

Однако и по сие время жизнь в этих странах независимо мыслящих русских еще очень тяжела и полна неожиданностей. Доносы, аресты, убийства, выведения в расход по добровольческому способу (все как в Крыму) продолжают широко практиковаться среди несчастного русского населения этих двух стран.

После уничтожения остатков армии Врангеля оплачиваемые им сотрудники превратились просто в шайку разбойников, пускающих в ход всякое оружие, от клеветы до ножа включительно, против тех, кто не желает подчиниться их указке.

Во имя справедливости и гуманности, во имя установления дружеских отношений с живой, настоящей Россией, во имя, наконец, безопасности и спокойствия своей страны правительства Сербии и Греции должны принять все меры для уничтожения хозяйничающих на их территориях вракгелевских шаек. Представители Лиги Наций в Сербии и в Германии, ныне спокойно наблюдающие творящиеся там безобразия, должны оградить от врангелевского террора тех русских, которые, будучи связаны тысячью жизненных нитей, временно принуждены жить там. Ибо никакой врангелевской армии или штаба армии в действительности не существует. Осталась озлобленная кучка бандитов, не способных ни к какой созидательной работе, догнивающих на Балканах, отравляющих воздух Греции и Сербии злобой, местью и ненавистью, существующих только потому, что враги России не теряют надежды воспользоваться их услугами в тот час, когда они захотят снова залить кровью Россию.