Прежде, чем начать свои воспоминания мне хочется рассказать кратко о своих предках (1). Всю жизнь я завидовала людям рабочего я крестьянского происхождения, считая, что им есть, чем гордиться, а мне остается - стыдиться.

Однако, достигнув пожилого возраста, я пришла к неоспоримому выводу, что предков своих при рождения я не выбирала, а потому за них не в ответе. Нетерпимость к их прошлому, привилегированному укладу жизни, вызывала во мне всегда огульные осуждения предков и только сейчас, когда у самой жизнь прожита, хочется кое в чем разобраться, кое о ком беспристрастно вспомнить.

Бабка моя Ольга Андреевна, мать отца, была богатая женщина, кичившаяся своей родословной, имевшей какое-то отношение к исторической ветви греческих князей.

Судя по сохранившимся портретам, в молодости она была очень красива. В детстве воспитывалась почему-то в Италии и сохранила на всю жизнь любовь к югу. Снег ее всегда пугал, и называла она его белым саваном.

Что касается деда, придворного сенатора Барановского, то он, по рассказам той же бабки, происходил от татарских ханов, породнившихся с дворянской польской семьей Барановских и по «Всемилостивейшему» царскому указу, принявших русское подданство с присвоением фамилии Барановских.

Еще слышала я, что бабка моя, выйдя замуж, вела светский образ жизни, имела большой успех и несметное количество поклонников.

Дед мой, говорят, не выдержал бурного темпа жизни и по истечении нескольких, не слишком счастливых для него лет, оставив двух детей: сына (моего будущего отца) и дочь, лишился рассудка и умер в больнице для умалишенных.

Ольга Андреевна не слишком горевала. Большое состояние, оставшееся от мужа, позволило ей жить в свое удовольствие, но светские развлечения, очевидно, скоро надоели ей. У нее появился новый интерес в жизни: путешествия.

Оставляя детей не попечение наемных воспитателей и слуг, она отдалась новой страсти со всей силой своего бурного темперамента.

Несколько раз побывала в Египте, в Австралии, в Италии, в Англии и других странах. В совершенстве изучила шесть европейских языков.

Вернувшись как-то в Петербург, с удивлением констатировала, что дети ее уже выросли.

Старший сын Володя (2), слабогрудый, болезненный юноша с тонкими, унаследованными от матери, чертами лица, но совсем не похожий на мать по своему робкому, замкнутому харак-теру, окончил Правоведение (3) и, не удовольствовавшись им, поступил в университет. Дочь Маруся (4) , цветущая общительная, живая девушка окончила Институт Благородных девиц. Она отлично говорила по-французски, отлично танцевала, немного музицировала, умела держать себя в светском обществе.

Мать была вполне удовлетворена успехами дочери. Сын казался ей немножко чужим и странным, но ведь он был наследник, ему предстояло делать карьеру, на него возлагались все надежды стареющей матери. Для него подыскала мать титулованную богатую невесту, дочь министра.

Нежданно-негаданно ударил гром. Тихий, податливый, застенчивый Володя категорически отказался от титулованной невесты. Он просил мать благословить его брак с девушкой, ко-торую полюбил, с дочерью мелкого чиновника, курсисткой Бестужевских курсов, что озна-чало в то время, революционеркой.

Дерзость сына казалась матери выше человеческого понимания.

Однако, никогда не терявшая самообладания, она спокойно предъявила сыну ультиматум: «Либо покорись, выбрось дурь из головы и женись на титулованной невесте, либо лишаю тебя материальной поддержки, и можешь уходить на все четыре стороны».

Сын выбрал второе и ушел от матери. Не совсем приглядную роль в ссоре матери с сыном сыграла сестра Володи, Маруся. Где-то узнав, что Володя не только хочет жениться на бестужевке, но и сам участвует в студенческом революционном кружке, она сообщила об этом матери, чем подлила масла в огонь.

Все же Володя так и не женился на любимой девушке: материальное ли положение помешало или запрет матери оказался непреоборимым, трудно сказать. Он жил где-то на чердаке, пробавлялся впроголодь, давая уроки, но домой не возвращался.

Долго так продолжаться не могло, слабое здоровье не выдержало. Он слег с внезапно открывшимся кровохарканием.

А богатая мать в это время, не слишком горюя и вовсе не разыскивая сына, вывозила в свет свою единственную теперь наследницу дочь и выдала ее замуж за блестящего гусарского офицера Красовского. Вероятно, отец мой, так бы и умер на чердаке от голода и чахотки, если б не вмешательство посторонней семьи Алышевских.

Старший их сын Вова Алышевский (5) был однокурсником отца в Правоведении. Навестив товарища на его чердаке, он пришел в ужас от его состояния и условий, в которых тот находился.

И вот, как-то раз вместо родной матери, которую, быть может, тщетно ждал прикованный к постели Володя, на чердак к нему поднялась совсем чужая пожилая женщин – Мария Пет-ровна Алышевская, мать его товарища, ставшая и ему с этой минуты, матерью.

Она перевезла больного, совсем уже умирающего юношу к себе на квартиру, окружила его заботой и вниманием.

Старик, Владимир Иасонович Алышевский, был известный в то время врач, соратник Боткина. Суровый, строгий, деспотичный в своей семье, он в беспрекословном повиновении держал жену и четверых детей, которых по-своему горячо любил, но не терпел никаких своеволий.

И вдруг в его отсутствии (он куда-то уезжал), жена по собственному почину перевезла на квартиру больного чахоткой юношу.

Конечно, Владимир Иасонович, как врач испугался возможности заражения для своих детей, но самое главное, как осмелилась жена без его разрешения поступить так?

Разразилась буря. Мария Петровна плакала, что ей оставалось делать?

Было решено тут же везти больного в больницу. Однако, был уже вечер и Владимир Иасоно-вич, разрешил ждать до утра, а утром заявил, что сам осмотрит больного, когда вернется с работы. Больного он осмотрел, но опять наступил вечер. А еще на другой день он выписал больному лекарство и строго наказал жене и детям усиленно его питать и не нарушать в доме покоя. Когда сама Мария Петровна напомнила о больнице, Владимир Иасонович не на шутку разгневался.

«Неужели в квартире у нас места мало? Ила некому за ним ухаживать?».

Самая смелая и любимая его, третья по счету, дочь Лида (6), ответила отцу, что сама будет ухаживать. Больной – красивый юноша очень нравился ей.

Выходя из дома, Владимир Иасонович уже миролюбиво обратился к жене:

«Следи, Маша, чтоб воздух был всегда свежий в комнате у больного. Корми его из отдель-ной посуды и корми усиленно».

Володя стал поправляться, а когда после проведенного на юге, по распоряжению Владимира Иасоновича, лечебного сезона, куда он выезжал вместе с Марией Петровной и Лидой, он вернулся в Петербург, окрепший и неузнаваемый, Владимир Иасонович отправился к Ольге Андреевне просить руки ее сына для своей дочери Лиды.

Ольга Андреевна была удивлена, она, возможно, успела забыть о существовании сына.

Узнав, что врач Алышевский был не просто врач, а лейб-медик и что раньше лечил он како-го-то великого князя, она милостиво дала свое согласие на брак.

Не успела, к счастью она узнать, что Алышевский был уже в опале за свой дерзкий отказ об-служивать царский дом и носить придворный мундир.

Одновременно с бракосочетанием моего отца Владимира Николаевича Барановского с моей матерью Лидией Владимировной Алышевской, свершилось и другое бракосочетание. Моя бабушка Ольга Андреевна Барановская, которой было уже около 50 лет, бракосочеталась вторичным браком с богатым помещиком Башкировым. С ним она тоже прожила недолго, превратной оказалась судьба Башкирова. Его постигла та же участь, что и моего деда Бара-новского. Он тоже умер в психиатрической больнице.

«Двоих мужей свела с ума» - говорили об Ольге Андреевне злые языки. Впрочем, трудно судить, злые они были или справедливые.

Сама Ольга Андреевна была трезвого, спокойного и недюжинного ума женщина, но бурный ее темперамент требовал деятельности. Похоронив второго мужа и приумножив свое состоя-ние, она не могла удовлетвориться спокойной жизнью богатой стареющей вдовы.

Она очень располнела, обрюзгла. Кроме того катастрофически теряла зрение. Могла ли при таких условиях вернуться к светской жизни или снова путешествовать?

В поисках выхода для своей все еще кипучей энергии, она ударилась в коммерцию. Продав именья своего второго мужа, приносившие, по ее мнению, недостаточно дохода, она закупи-ла почти пол Кисловодска, понастроила там дач и гостиницу, сама поселялась там же. Нико-му не доверяя, сама управляла большим хозяйством, скапливая несметные богатства от экс-плуатации его.

Теперь вернусь к семье Алышевских. Деда я помню смутно. Он бил очень высокий, корена-стый, как все деды седой и отлично умел ползать на четвереньках, изображая лошадь. Мы, дети, проделывали с ним все, что нам было угодно, считая, что он существует только для нас. Это очень удивляло мою мать и бабушку. Всегда со всеми суровый, сдержанный в про-явлении своих чувств, он с нами, своими маленькими внучками, преображался в ласкового, нежного, веселого дедушку.

К сожалению, видели мы его не очень часто, т.к. наша семья, по его же настоянию, переехала на юг из-за слабых легких отца, он там и начал свою служебную карьеру, а дед с бабушкой продолжали жить в Петербурге и только изредка приезжали к нам в гости. Каждый их приезд был для нас праздником.

Бабушка Мария Петровна была воплощением доброты и любви к окружающим. Она никогда, никого ни в чем не упрекала, не обвиняла, но каждого готова была взять под свою защиту, если его обижали, каждого готова была утешить. Она везде и всюду старалась найти какую-то ей одной ведомую правду.

Эти наивные поиски правды толкали ее иногда на безрассудные действия, но об этом речь впереди.

Мне было пять лет, когда пришло известие из Петербурга о скоропостижной смерти деда. Он был еще не слишком стар и, во всяком случае, очень крепок здоровьем, никогда ничем не болел.

Очевидно, какие-то внешние причины повлияли на преждевременную смерть деда. Из разговоров взрослых я могла уловить, что незадолго до смерти его опять требовали ко двору, и он опять отказался. Результатом столь дерзкого неповиновения царской воле, ему было предложено оставить клинику, в которой он работал, и уйти в отставку.

Бабушка, скрывая от него, куда-то ездила, где-то искала и добивалась правды, но, конечно, ничего не добилась, Она умоляла деда принять, хоть временно, предложение царя, Она знала, что в бездействии он не проживет, но дед не дал себя уговорить.

Кроме того по каким-то причинам, дед разорился, он потерял небольшое состояние, скопленное на старость.

Связано ли было это разоренье с происками его врагов или явилось случайным звеном в общей цепи нагрянувших невзгод, сказать сейчас трудно. Для бабушки, большой бессребрени-цы, разоренье вовсе не казалось невзгодой. Дети взрослые, а им старикам, много ли надо. Но деду, очевидно, опять был нанесен удар по самолюбию. Он не выдержал, рухнул, как крепкий дуб, спиленный под корень.

Таким образом, из старого поколения остались в живых и запечатлелись в моей памяти две бабушки: одну из них – Марию Петровну мы называли «бабулей», а Ольгу Андреевну – «бабукой».

Разница в двух буквах по-детски образно характеризовала наше отношение к каждой из бабушек.





1 Подробности можно найти в Примечаниях к Воспоминаним В.В. Алышевского и Л.В. Барановской.
2 Владимир Владимирович Барановский.
3 Имеется в виду Училище Правоведения в Петербурге
4 Мария Владимировна Липская, ур. Алышевская
5 Владимир Владимирович Алышевский
6 Лидия Владимировна Алышевская