То, что «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность» мне было известно и без «Новейшей гадательной книги», которую я никогда не видел. Я знал, что карты указывают на благородный королей, сплетников и недоброжелателей, на приятную и дальнюю дорогу, на деньги и казенный дом и на много другое.

У нас была домработница Дуся, с которой мы жили все лето на даче в деревне под Москвой. К хозяйке приезжали многочисленные племянники и племянницы, примерно такого же возраста, как и Дуся. В свободное время, когда все домашние дела были переделаны, компания усаживалась играть в «подкидного» три на три, играли старыми засаленными всерьез: крики, страсти, шмяканье карт о стол. Нас – малявок, естественно, не принимали. Иногда Дуся сидела одна и раскладывала сложное гадание, выкладывая «круг судьбы» и шепча: «для себя, для дома, для сердца…». Когда что-то не сходилось, он грустнела, говорила, что «карты все врут, они заигранные».

Я никогда не думал, что таинственные слова гадания мне когда-нибудь пригодятся, я твердо знал, что это все – мистика и неправда, хотя известны примеры удивительно точных предсказаний событий, которых совершенно нельзя было предвидеть. Опытная гадалка за доллар предсказала, например, Чарли Чаплину, когда он был беден, как церковная мышь, «всемирную славу в чем-то вроде театра» (термина «синема» тогда просто не существовало), богатство, количество браков и возраст жен. Ошиблась она только в количестве детей.

В возрасте семнадцати лет я использовал гадание совсем для других целей. Карты неудобны, к тому же они врут, а руки вопрошающего всегда при нем: при правильном подходе лучшим, совершенно достоверным способом является хиромантия.

Моими клиентками были хорошенькие девушки примерно моего возраста, с которыми я хотел познакомиться. Их совершенно не интересовали богатство, карьера мужа, какие-либо достижения или потрясения в далеком будущем, им нужно было знать здесь и сейчас, когда их настигнет любовь молодого красавца, и, в качестве развлечения, - количество детей и браков. Перспектива нескольких удачных браков всегда повышала самооценку, щеки девушки розовели, она была уже в мечтах о будущем и становилась более доверчивой.

Собственно, на эти вопросы я мог бы ответить, и не изучая девичью ладонь. Глядя на их возбужденные лица, на глаза, полные ожидания, на розовые ушки, светящиеся в лучах солнца, на букельки, можно было твердо сказать, что через шесть – восемь месяцев, когда они окончат школу и выйдут в свет, их ждет романтическая любовь. Мне же пассы, загадочные слова, скрупулезное рассматривание податливой руки, были нужны для установления контакта и доверия. Профессионалы в области знакомств всегда утверждали, что очень важен тактильный контакт, допускалось даже силовое воздействие: можно было «случайно» сбить девушку с ног, а потом приносить тысячу извинений, долго и нежно оттирать ее ладошки и коленки, поправлять одежду и пригласить в кафе, чтобы как-то загладить свою вину. Знакомый профессор дореволюционного розлива, рассказывал, что, гуляя по Невскому в студенческие годы, он всегда имел при себе изысканный женский платочек. Он предлагал его понравившейся девушке, настойчиво утверждая, что она его выронила, призывая в свидетели своего товарища. Это – отличный способ, было очень важно рукой остановить жертву или просто взять ее за руку, не напугав. Только один раз он потерпел неудачу: рассеянная девушка сказала «Спасибо», схватила платочек и унеслась.

У меня всегда были трудности с незнакомыми девушками. Поступив в университет, чтобы как-то наладить контакты со своими будущим подругами, я предложил им заглянуть в будущее. Они охотно соглашались. В ладошках не было ничего необычного, но я долго мял их, внимательно рассматривал мельчайшие складочки, сгибал запястье, чтобы на сгибе образовалось несколько складок, смотрел на складки руки сбоку у мизинца. Важно было тихо, но внятно называть ключевые слова: линия жизни, линия любви, звезда на холме Венеры, холм Луны, Меркурия и трезубец у Юпитера. Получалось неплохо, если я впадал в легкий транс, и не особенно заботился о логике. Важно было раскрепостить поток сознания.

- Так, у тебя прекрасный холм Венеры! Ты будешь счастлива в любви! Ты страстная девушка?

- Да! – это был типичный ответ, но неправда, поскольку ни у моих подружек, ни у меня самого, на момент поступления в этом не было никакого опыта.

- У тебя будет много детей: по крайне мере две девочки и один мальчик! У тебя будет три мужа. Видишь три длинные складки на запястье?

Слушавшие вокруг также сгибали руки и рассматривали складки. Это было тонкое место, поскольку у большинства людей там всегда оказывалось три складки, но «Они – какие-то не такие, скорее всего – это любовники». Большинство моих сверстниц было воспитано в убеждении, что их ожидает тихая любовь к единственному мужчине – к своему мужу. Гадание, предсказывающее бурную любовную жизнь с мужьями, любовниками и просто поклонниками приятно шокировало. В жизни оказалось все сложнее и запутанней, хотя мне все же привелось встречать женщин, верных первому и единственному мужчине – своему мужу, но говорили они об этом как-то сконфуженно, вероятно, грустя об упущенных возможностях.

- Ты умна, тебя ждет успех, если ты разовьешь свои способности и реализуешь данные тебе возможности. В тридцать – сорок лет у тебя будет кризис. Видишь островок, прерывающий линию жизни в этом месте?

Раве это была неправда? Может, и были у кого-нибудь какие-то отклонения: семейный кризис в другом возрасте, поездка на Северный полюс. Я считал, что любое исключение из правил, лишь подтверждает предсказание. Вопрошающий истину всегда рискует – нельзя безнаказанно заглядывать в колодец. Может быть, поэтому мне и не повезло с Алисой. Причины ошибок могут быть различными: что-то нарушил, носки надел наизнанку или банально не позолотил ручку. Ручку мне не золотили, так что я был застрахован от неудач.

Только у одной девушки - Алисы ладонь была необычной: сморщенная, в многочисленных складках и линиях. Мне показалось, что это ладонь шимпанзе, которую я, правда, никогда не держал в руках. Я сжимал ее руку, думая, что же это значит, поднял глаза на ее близкое лицо и обомлел. Ее имя соответствовало ее внешности.

На ее лице не было никакой косметики. Расчесанные на пробор темные волосы собирались в две пышные косы. У нее было красивое овальное лицо, приятный подбородок, яркие полные губы, тонкий прямой нос с немного поднятыми просвечивающими ноздрями. Больше всего поражали ее глаза, в них совершенно отчетливо была видна грусть Секстинской Мадонны.

Ее ладонь смутила меня, ответа у меня не было, да и говорить банальности, как другим, я не стал. Нехорошее предчувствие впоследствии оправдалось в полной мере.

Я смотрел в ее темные, широко раскрытые зрачки зеленоватых глаз и чувствовал, что будто бы находился в свободном падении, мне бы сказать ей хоть что-то приятное и ласковое, что переполняло меня, но, увы! Что-то возникло, висело в воздухе. Контакт был, но не тот, что я ожидал. Наше состояние сублимировалось не в какое-то приятное созидание, а во взаимное неприятие друг друга. Я не знаю, что чувствовала она, но с моей стороны эта была показуха, защитная реакция. Я не мог признаться в правде. Мне кажется, что судьба была разочарована и сердита на нас за то, что пытались заглянуть в запретное, и за то, что мы не подчинились.

Я не мог признать психологическую зависимость от нее. Мы постоянно обменивались колкостями, она называла меня «идиотом», а я ее «дурой», но без злобы, нам бы сходить куда-нибудь вместе или просто погулять, но это было неприемлемо.

Она нравилась мне все больше, я часто ловил себя на том, что, отвлекаясь от происходящего в аудитории, постоянно глядел на нее. Я рассматривал ее волосы, лицо, глаза, мне нравились ее ресницы. Сидя сзади, иногда я видел только ее небольшие ушки, и это мне было приятно, но, ни за что бы, я не признался в этом. Ее очевидная холодность задевала, в ее присутствии я ощущал дискомфорт, в чем дело – я не понимал.

У меня была, конечно, рабочая модель: я объяснял ситуацию различным отношением к учебе, но вряд ли это соответствовало действительности.

В первом семестре я не сразу втянулся в необходимый темп. В школе я фактически ничего не делал, прекрасная память не подводила, я постоянно читал различные книжки, не входящую в программу, а физику, например, знал не хуже, чем студентки из педвуза, которые проходили у нас практику. Мне бы нужно перескочить через класс, но родители больше всего опасались, что у меня разовьется преувеличенная самооценка, их действия привели к обратному. К тому же, они были сильно заняты своей наукой и семейными отношениями. Они были рады, что в школе они выслушивали комплементы, большее их не волновало. Школу я окончил с золотой медалью и без особых проблем поступил в университет.

В действительности, в юности у меня был тяжелый психологический срыв: я не мог заставить себя ходить на физкультуру, но кого это волновало? Трудности с физкультурой возникли у меня и на первом курсе: чтобы получить необходимый зачет, мне пришлось неоднократно бегать в самом конце декабря десять километров на чужих лыжах на время по Ленинским горам. К счастью, мы часто всей семьей с приятелями катались на лыжах в Подмосковье, проходя по двадцать – тридцать километров, но там были просто прогулки, а здесь – гонка на время.

Мне было очень тяжело, но я справился. Еще большие трудности вызывали у меня общественные науки. Последний зачет я сдал в шесть часов вечера накануне Нового года, а второго января был уже первый экзамен. Возможно, Алиса относилась ко мне, как к шалопаю, она всегда, все успевала, была всегда первой. Я же считал ее «синим чулком», не имевшей никаких интересов, кроме учебы. Жизнь после школы была прекрасна, каждый день приносил замечательные новости. С моим приятелем мы выискивали полузакрытые выставки, смотрели фильмы, которые не выпускали на первый экран по идеологическим причинам, прорывались на концерты в Консерваторию или в Зал Чайковского, иногда подделывая билеты, словом жили классической студенческой жизнью и снисходительно относились к «не понимающим».

Только один раз мне удалось проявить всю нежность, которую я испытывал к Алисе.

Сразу после первого курса нас на четыре месяца отправили на целину. Ехали мы не быстро по бескрайним просторам России, вези нас в скотных вагонах, мы сидели, свесив ножки, в проемах открытых ворот вагонов и радовались солнцу, отдыху и видам вокруг.

Страда еще не началась, жили мы всем курсом в большом зернохранилище, спали вповалку на нарах. Маленькую бригаду, в которую входила Алиса и я направили лепить саман из смеси глины, соломы и навоза. Было тяжело, мы с приятелем таскали глиняную массу на вилах и бросали в формы, а наши девочки своими нежными ручками ее утрамбовывали. Куски массы были огромными – по тридцать-сорок килограммов, аккуратно таскать их не получалось. Однажды я задел острыми вилами нежную кожу Алисы, ей было больно, другие девицы на меня набросились. Я долго и насколько это было возможно, аккуратно смывал грязь с ее руки, облизывал ее в качестве дезинфекции, дул на ранку и всячески старался облегчить боль. Она терпеливо и мягко принимала мои старания, мы ворковали как голубки. Но через некоторое время все пошло по-старому.

В третьем семестре у меня опять случилась «панама», у нас был полугодовой курс химии. Полная, пожилая преподавательница меня раздражала. Без сомнения она была прекрасным специалистом, но ее манера чтения лекций коробила. Рядом с доской висел неизменный атрибут химфака – Таблица Менделеева. Пухлой ручкой она водила по таблице и говорила, что такой-то элемент «тяготеет» к данному, а такой-то его «не переносит»! Скорее всего, я утрирую, но такая кухонная наука, мягко говоря, энтузиазма не вызывала. Курс лекций был подкреплен практикумом: нужно было выполнить семь задач по определению химического состава неизвестного раствора. Для выполнения задач весь курс разбивался на бригады по три-четыре человека.

Курс лекций оканчивался ничем, а за практикум нужно было получить зачет, но об этом я узнал, когда поезд уже набирал ход: мой приятель сказал мне, что вся химия – факультатив, и я на радостях решил не тратить на нее время. Была ранняя весна, небо голубело, солнце нещадно топило снега, погулять час на солнышке было куда как приятнее, чем сидеть в лаборатории дурно пахнущего химфака.

Когда наступила зачетная сессия, я с ужасом обнаружил, что зачет по химическому практикуму необходим, а просто так, за хорошие глазки и нахальное поведение его почему-то не ставили. Требовалось выполнение всех заданий. Пухлая дама с химфака была совершенно не настроена сидеть на факультете, она дорожила свободой, возникающей у преподавателей во время сессии, а Физфак был непреклонен: зачет и баста! Драгоценное время утекало, мои приятели получили все зачеты, началась экзаменационная сессия, а проблема не решалась. Наконец, учебная часть Физфака снизошла, договорилась с Химфаком и поставила условие: я должен выполнить практикум, потом сдать зачет по химии, и только потом я допускался к экзаменам. На эпопею у меня оставалось четырнадцать дней, включая выходные.

Недовольная дама приходила утром, наливала мне какую-то гадость и уходила. Выполнить два задания в день не получалось. Химия сродни кулинарии, быстро пожарить хорошее мясо – это только его испортить. Книга с методами анализа лежала у меня на рабочем столе, пробирки летали по лаборатории, крутились центрифуги, что-то просачивалось по каплям через фильтры. Все же через восемь дней все было выполнено, я многократно усложнил себе жизнь, делать работу в коллективе – много проще, «можно и сманкировать». Зачет был несложный, дама была удовлетворена результатами и не усердствовала.

Далее оставалось четыре дня на пять экзаменов. Я шел среди повторно сдающих, что сильно облегчало жизнь, основные предметы я знал хорошо, и получил очень хорошие оценки. В последний день мне пришлось сдавать два предмета.

Совершенно изможденный и опустошенный я сидел на подоконнике в коридоре и просто дышал. Как сдавали сессию мои однокашники, я не знал и был немало удивлен, увидев Алису, идущую ко мне по коридору.

- Ну что – сдал, идиот? – как всегда приветствовала она меня.

Отражать традиционные нападки не было сил, я не выдержал и рассвирепел:

- Сама ты дура, сопливая!

За счет определения это было резче, чем обычно. Она вспыхнула, я заметил, как запылали ее щеки.

- Дурак, дурак! – закричала она и бросилась к лифту.

Что-то пошло не так. Я хотел ее догнать, но безуспешно, она исчезла, и оказалось, - навсегда! Только потом я узнал, что она все время после сессии проводила в университете, переживая и тайно наблюдая, как у меня идут дела.

Через четыре дня я со своими товарищами прощался с ней в крематории, она умерла от кровоизлияния в мозг.