Кончилось лето, Александру было пора идти в университет учиться на втором курсе.

Два года для юных лет – это полжизни. После поступления в университет у него возникли новые знакомства, интересы, увлечения, практически, он стал другим человеком, но, не смотря ни на что, он и его одноклассники по школе все еще были связаны пуповиной отрочества и часто общались, хотя они сами быстро менялись и тем для разговоров становилось меньше.

Когда Александр поступил в университет, его семья распалась: отец ушел к очередной жене, не выдержав тяжелого характера матери Александра, а старший брат жил своим домом. Многие семьи друзей Александра распадались таким же образом. Александр поддерживал отношения между обоими родителями, стараясь соблюдать нейтралитет. Мать Александра это раздражало, и между ними были натянутые отношения. К счастью, ее работа была связана с командировками и летними экспедициями, периодическая разлука очень способствовала смягчению конфликтов. Стипендии, как сын обеспеченных родителей, Александр не получал, отец выплачивал ему ежемесячное вспомоществование на еду, одежду и прочие расходы. Выполнял Александр, конечно, и общие обязанности: отвозил белье в прачечную, убирал квартиру, раз в неделю ездил за продуктами. В те времена в центральных гастрономах были «Столы заказов», в которых по телефону можно было заказать все, что нужно. Вечером после оплаты продукты, упакованные в коробку, можно было забрать домой.

Как-то осенним днем в дверь позвонили, он был дома случайно и никого не ждал. Открыв дверь, он немало удивился, перед ним стоял Владимир Рутковский, его школьный приятель из благополучной еврейской семьи, которого он не видел больше года. От знакомых Александр слышал, что у Владимира и его родителей развился тяжелый конфликт на идейной почве. Они не могли договориться о жизненных ценностях. Вопрос так и не решался, общался с родителями Владимир только письменно.

Владимир был вспыльчив и своенравен. Чтобы доказать свою правоту он ушел из дома, уехал куда-то на Север, работал на «великой стройке». В конце концов, никому и ничего не доказав, он погиб, решив покататься на лыжах, несмотря на предупреждение о сильном буране. Гибель единственного сына для матери была непереносима, всю остальную жизнь она ходила по инстанциям, писала бесполезные письма с требованием найти и наказать виновных.

Но это было потом, через три года.

Надо сказать, многие из его приятелей также были в конфликте с родителями. Жизнь быстро менялась, новое поколение не воспринимало общественный пафос родителей, он им казался лживым, не соответствующим тому, что было в действительности. В свою очередь предпочтения молодежи воспринимались родителями, в зависимости от незыблемости их убеждений, как ложные, недостойные или даже как отступнические. Оттого молодые люди, с присущим этому возрасту темпераментом, обожали совершать поступки на грани или даже вне пределов дозволенного, отвоевывая все новое пространство.

- Заходи, - сказал Александр, но Владимир медлил, как-то странно улыбался и постоянно оборачивался вправо на лестницу, ведущую на следующий этаж.

Александр выглянул за дверь, посмотрел туда же и увидел, что там, прислонившись к стене, стояла молодая симпатичная девушка, лет семнадцати.

- Что ж ты не заходишь со своей подругой? – сказал Александр и решительно пригласил их домой. Оказалось, что Владимиру было некуда пригласить свою пассию, он вспомнил про Александра, квартира которого была одним из немногих мест, где по праздникам собиралась вся активная часть класса. Родители Александра всегда были рады гостям, полагая, что пожар, устроенный юными сорванцами дома под присмотром, лучше, чем неконтролируемое проделки или хулиганство на улице или в подъездах. Мать Александра всегда говорила: «Ты можешь дома делать все, что угодно, но к моему приходу в доме должен быть полный порядок».

У Александра был магнитофон с хорошими записями, при желании можно было даже потанцевать или выпить сухого вина, соблюдая нормы приличия.

Подружку Владимира звали Юлей. У нее были слегка вьющиеся каштановые волосы, избавленные хорошим парикмахером от школьных косичек, мягкий овал лица, красивые голубые глаза, темные неширокие соболиные брови, полные губы без помады, длинные ноги с круглыми коленками. Линия, очерчивающая ее тело от подмышек к талии, затем к бедрам и ногам была очень красивой и плавной, без каких-либо неприятных мелких извивов. Александр, как приверженец точных наук, сказал бы, что в «огибающей» талии и бедра полностью «отсутствует высокочастотная составляющая». Александра поразила Юлина кожа: одна была чистого, матово-белого цвета. На щеках из-под естественной белизны погладывал румянец, а на шее и руках, то есть, на всем остальном, что было доступно глазу, кожа светилась каким-то розовато-голубоватым светом, как это изобразил Ренуар на своем шедевре – портрете м-ль Анны в Пушкинском музее. Удивительней всего были Юлины глаза: в них проскакивало что-то, что Александр не мог объяснить, но ее взгляд он ощущал всем телом, как будто, через него пропускали ток. Косметики на Юле не было.

Юля держалась просто, без всякого стеснения, не изгибалась в тазобедренном суставе, как иногда делают застенчивые девушки, наоборот, она, зная свою привлекательность и видя, как она действует, не упускала возможности пококетничать, что выходило у нее мило и естественно, своей красотой она не злоупотребляла. Оказалось, что она знакома со многими школьными приятелями Александра и Владимира. Она с удовольствием сыпала еврейскими анекдотами, рассказывая их с нужным акцентом и приятно картавя. Юле было неполные семнадцать лет, в следующем году оканчивала школу, но свой возраст тщательно скрывала, ей хотелось казаться старше и чувствовать себя свободной.

Александр был без особого труда покорен и не старался скрыть свои симпатии к гостье. К сожалению, школьное образование полностью отбило какое-либо желание читать русских классиков, Александр уважал только «Иностранку». Глубокое наставление великого Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей» было Александру неизвестно. Многоопытный Пушкин понял это, когда ему уже было двадцать три года, для Александра и Владимира он был бы «стариком», погрязшим в разврате, мнение которого вряд ли было бы принято. Прекрасная половина представлялась Александру исключительно в нежно-розовом цвете. Глядя на своих подружек по университету, по его мнению, существовала непреодолимая стена между миром грязных и похотливых мужчин и райскими кущами, в которых девушки с голубыми крылышками порхали от цветка к цветку, собирая амброзию. Он бы никогда не поверил и, возможно, был бы оскорблен, если бы ему сказали, что другое значение амброзии – «пыль дьявола».

Владимир утверждал, что «Юля – его девушка», правда, совершенно было неясно, какой смысл он вкладывал в свои слова. Юля держалась ровно и независимо, не выказывая особых симпатий своему спутнику. Отбить девушку у «лучшего друга» в том возрасте не считалось зазорным. Александр старался, как мог: звучали первоклассные записи из Дома радио, потом немного превосходного «Гурджаани» с сыром из домашних запасов и, наконец, медленные танцы в стиле танго. Но все «ужимки и прыжки» были напрасны, «обольстительные сети» пришли пустыми. Юля не оставила даже свой телефон.

В следующий раз Александр встретил Юлю только в конце весны следующего года. У ее подруги по поводу окончания школы была вечеринка с танцами, партнеров не хватало, и пригласили Александра. От энергичных танцев девушки разгорячились, щеки пылали, влажные тела ощущались через тонкую ткань платьев. Танцы удались, снизу приходили соседи.

Вечер прошел легко и непринужденно, Юля и Александр бродили по центру, а затем по Ленинским Горам, болтали о разных вещах. Александр с удивлением обнаружил, что он перебрался в запретную страну, преодолел свою неизменную застенчивость, которая охватывала его в присутствии девушек, которые ему нравились. Он рассказывал ей истории из жизни своей семьи, говорил о художниках, музыке и литературе. Это было нетрудно, родители приложили немало стараний, чтобы он не выглядел недорослем. Его мамочка сама постоянно ходила на лектории для узкого круга в Третьяковку, а Александр, параллельно с университетом, ездил в Строгановку на вечерние курсы по истории искусств. Он чувствовал, что имеет некоторый успех у аудитории, и это вдохновляло.

Был чудный весенний вечер, теплый ветерок приносил волнующие запахи свежей травы и распускающихся цветов. К концу вечера Юля устала, Александр умолял ее еще побыть с ним, цитируя слова Пети Ростова из американского фильма «Война и Мир»:

- Ах, пожалуйста, полковник!

Это прозвище «Полковник» так и прилипло впоследствии к Юле, она на него охотно откликалась.

Юля улыбалась, Остаток прогулки к ее дому они шли, держась за руки. Она жила в больших домах на Университетском проспекте, ее ждали и волновались. Она представила Александра своей маме – Полине Павловне и отчиму, которые успокоились при виде такого положительного молодого человека. Отрываясь от его руки, Юля пожала ее на прощание, а входя в квартиру, обернулась, прижала пальчик к своим губам и послала Александру поцелуй.

Домой Александр несся на крыльях, благо такси тогда стоило дешево – десять копеек за километр. Голова туманилась от сладостных мечтаний, он был чист душой и непорочен.

На следующем свидании они уже прилипли друг к другу, бродили по Горам в поисках уединенной скамейки, но им постоянно мешали. Они не успевали прижаться губами друг к другу, как из кустов из-за спины выскакивал какой-нибудь больной, надеясь захватить разгоряченную пару в неловком положении, что-то бормотал про милицию и дружинников, которые «бдят», и исчезал в кустах с выпученными от напряжения глазами. Действительно, совсем еще недавно по улицам ходили дружинники и пресекали публичные объятия. От Вены в этом вопросе мы отставали на сто лет, там разрешалось целовать на публике свою жену с 1845 года.

Через месяц после экзаменов Александр уже катал Полковника на папиной «Победе». От нахлынувших чувств он совершенно потерял голову. Они приезжали на берег какого-нибудь водохранилища или Москвы-реки в сухое и безлюдное место. Затем Александр раскладывал переднее сиденье и превращал машину в трехспальную кровать. В «Победе» сиденья были диванного типа без каких-либо эргономических прибамбасов, получалось удобно. Медленно и старательно, дрожа всем телом и изнемогая от борьбы с пуговками, крючочками и завязками, он раздевал Юлю, доходя до экстаза, при виде ее постепенно обнажающегося тела. Грудь у нее была, как у богини: круглая, упругая и высокая, без каких-либо складок снизу, начиналась она от ключиц. Алые сосочки смотрели вперед и слегка вверх, белая кожа светилась внутренним светом. Грудь вздымалась как башни на отеле Карлтон на Набережной Круазетт в Ницце, построенные владельцем отеля, чтобы увековечить прелести своей любимой женщины, но грудь Юли были несравненно красивее, по размеру она полностью соответствовала руке Александра.

У Полковника была потрясающей красоты, гармоничная по пропорциям попка с круглыми полусферами слегка раздвинутых ягодиц. В сочетании с узой талией это было неотразимо.

Александр целовал ее глаза, щеки, уголки рта и уши, слегка покусывая мочки, потом продвигался к шее, груди и животу. Он не знал, как его ласки воспринимает Юля, но сам он буквально полыхал от возбуждения.

Юля отворачивала голову в сторону или мотала ей, закрыв глаза, и вздыхала. Иногда Юля просила, чтобы Александр полизал ей пальцы ног. Как ни странно, это не вызывало у Александра каких-либо неприятных ощущений, он облизывал каждый пальчик, особенно ему нравились мизинчики, маленькие и розовые, как у ребенка. Ступни была красивы, большой палец был короче указательного, как это бывает у балерин. Целуя ноги Полковника, Александр постепенно поднимался к лодыжкам, к икрам, к коленкам, к бедрам, но дальше его не пускали.

Прикасаясь своей кожей к груди Юли, несчастный Александр сгорал от перевозбуждения. Юля разрешала все, кроме последнего шага. Александр как Дафнис мучился и одновременно наслаждался прикосновением к любимому телу. Юле нравилось, когда Александр гладил все ее потаенные места, но ответной активности, не проявляла.

Они проводили вместе каждый день. Однажды на пляже их застал дождь. Бежать под деревья не хотелось, они укрылись гобеленом, который использовался в качестве подстилки. Дождь колотил по их импровизированному приюту, Юля прижалась к Александру, и он гладил и исступленно ласкал ее тело. В этот день его отец улетал в командировку, просил Александра проводить его во Внуково, но оторваться от своей любимой было невозможно. Папочка был очень недоволен и обижен.

Пролетел июль. Вместе со своими однокашниками Александру пришлось ехать в совхоз «Красновидово» под Можайском убирать урожай. Расставаться с Юлей было тяжело.

Отчим Юли занимал высокий пост в Госстрое и без труда устроил Юлю в строительный институт.

В конце сентября студенты вернулись в Москву, навалилась учеба. Юля и Александр не виделись, к тому же Юля постоянно ссылалась то на занятость, то на усталость или на несносную погоду. В середине ноября, когда Александр уже потерял всякую надежду понять, что же происходит, позвонила Юля, ей нужна была помощь по математике.

Надеясь на лучшее, Александр летел к ней на крыльях, но в доме Юли его ждало настоящее потрясение: по квартире свободно, в домашней одежде расхаживал какой-то молодой брюнет кавказского вида, Юля заимела новую фамилию Тараян, а мерзкий брюнет оказался ее новоиспеченным мужем. Говорить было не о чем, отзанимавшись, Александр твердо решил не показывать виду, как ему больно, и порвать с Юлей.

Он вырвал из записной книжки страничку на букву «Ю», в надежде, что это поможет забыть ее навсегда, но ошибся: о пресыщенности, которая обычно способствует более или менее безболезненному расставанию, не было и речи, наоборот, пожар в его груди только разгорался. Два часа назад он еще уповал на безграничную взаимную любовь, окончания которой не было и за горизонтом, нежданное предательство подкосило.

Следующей весной, в мае перед сессией Юля позвонила, сказала, что она очень сожалеет и скучает, что уже четыре месяца как разведена. Она сказала, также, что ее увозят на все лето в Дубулты на Рижское взморье, где у нее живут тетки.

- Может быть, ты приедешь? – вкрадчиво, извиняющимся тоном спросила она, - Я буду ждать. Можно остановиться у моих теток, у них свой дом в хорошем месте на взморье.

Александр вспомнил и оценил слова Бунина, что «женщины никогда не бываю так сильны, как тогда, когда они вооружаются слабостью», и это была правда.

Александр ничего не ответил, он был раздосадован на себя. Вместо достойной отповеди он почувствовал, что у него заныло в груди, что он все еще любит Юлю, и, как мотылек, при первой возможности, чего бы это ему ни стоило, полетит за ней. Ему стало мерзко от собственной слабости. Единственно, на что его хватило – это промолчать.

В конце июня после окончания сессии родители отпустили его одного в Крым на машине. Предполагалось, что к этому времени мама прилетит со своей группой в Профессорский уголок, где у нее на морской академической базе проводились эксперименты.

Александр решил, что сумеет заскочить в Ригу, взять с собой Юлю и вместе отправиться на Южное побережье, он рассчитывал, что трех – четырех дней ему хватит.

В Ригу он ехал через Вильнюс, дорога была несложной, машин встречалось немного, было солнечно и сухо, теплый ветер задувал в окно. Дорога вилась по красивым местам среди перелесков, полей и пологих холмов. Затраты особенно не беспокоили его, бензин стоил дешево: при необходимости нужно было только поставить двадцатилитровую канистру на обочину, и через несколько минут какой-нибудь случайный самосвал за рубль наливал ее.

В машине был комплект спального белья из хорошего сатина, подушки и одеяла. Отдохнув в сосновом лесу вблизи Вильнюса, он уже к середине второго дня был в Дубултах. Адреса он не знал, но надеялся найти Юлю в этом тихом малолюдном поселке. Судьба благоволила к нему, так оно и получилось: Юля просто шла к нему навстречу, когда он, стоя у машины, только еще обдумывал план поиска. Александр почувствовал, как волна счастья захлестнула его, Юля стала для него самым близким желанным человеком. С тех пор он называл ее только «Полковником», как бы отгораживая интимное пространство, доступное только им.

Тетки оказались милыми пожилыми еврейками, с веселыми и слегка озорными лицами. Как и Юля, они сыпали шутками и забавными историями. Их дом под соснами с цветами на клумбах был чист и ухожен. Александра встретили очень приветливо, Юля, вероятно, нажужжала им все уши о его приезде. Его вымыли, накормили, поместили в тихом мезонине с балконом, выходящим в сторону моря, и дали хорошенько выспаться. Он планировал уехать с Полковником на следующее утро, но тетки не хотели даже слышать об этом, Александр решил остаться на один – два дня. Было солнечно, но море оставалось холодным, к тому же, дул пронзительный северо-западный ветер, купаться было невозможно. Полковник и Александр, держась за руки, бегали по берегу, подвернув брюки выше колен, специально поднимая мириады брызг, чтобы облить друг друга. Потом, спрятавшись от ветра и людей за дюнами и соснами, они сохли, валяясь на теплом песке, обнявшись, и глядя друг на друга. Волосы Полковника пахли солнцем, хвоей и морем. Они беспрестанно целовались, заботы и планы отошли на задний план, и, как бы, вообще не существовали, Александр находился в ожидании счастья. Вечером тетки вызвали такси, вся компания отправилась ужинать в ресторан «Дзинтарс».

Зал ресторана был вместительным. Чтобы создать уют, по периметру зала на некотором возвышении, отгороженном деревянной балюстрадой, располагались столики со свечами в колбах из декоративного волнистого стекла теплого цвета. Столы были покрыты белоснежными крахмальными скатертями и цветными салфетками. В центре зала было свободное пространство для танцев с хорошо натертым паркетом, в торце зала размещался оркестр. По залу бегали цветные зайчики от зеркального шара над паркетом. Всем распоряжался приветливый и предупредительный метрдотель. Живая музыка без цензуры, которую в Москве можно было услышать только дома, вышколенные официанты, удивительно уютная обстановка – все это производило впечатление. Александр долго танцевал с Полковником, обнявшись и не сводя глаз от ее лица. Тетки, когда их глаза встречались, приветливо махали Александру ручками. Может быть, они видели в Александре нечто большее, чем просто Юлиного знакомого? Александр и Юля были красивой парой, на которую многие обращали внимание.

Через два дня Полковник и Александр все же отправились в путь, неприятный холодок пробегал по спине, когда он вспоминал о родителях. Александр рассчитывал быстро проехать неблизкий путь через Минск, Гомель, Киев, дальше добраться до Одессы и, свернув на восток, попасть в Крым, но вышло все наоборот.

Не проехав и двухсот километров, Полковник попросила остановиться. В километре от дороги на юго-западе блестела в заходящем солнце Даугава, на берегу стояли одинокие сосны. Полковник указала на давно неезженый проселок, уходящий к воде, и предложила поехать туда, сказав, что устала, хочет отдохнуть и полежать.

Все планы растаяли, как дым. Страстно желая друг друга, они слились, наконец, в одно целое, и это продолжалось весь вечер, ночь и утро. Еле сдерживаясь, Александр чувствовал, как в нем и в его любимой поднимается, растет горячая волна, одновременно и полностью поглощая их. Полковник стала его первой женщиной, она плакала, содрогалась всем телом, затем они падали на свое ложе и забывались в коротком сне. Потом повторялось все опять и опять. Теперь ему все разрешалось, было все доступно, Полковник как будто бы ожидала его прикосновения и воспринимала их с горячностью.

Утром, голодные и изможденные, они искупались нагишом, смывая с себя пот и усталость ночи. Прохладная вода приятно освежала, струясь по интимным складочкам разгоряченных тел, успокаивала боль потертых мест. В ближайшем поселке они набросились на еду, в Прибалтике тогда можно было хорошо позавтракать почти всюду.

Через неделю они все же добрались до Москвы. В Крым они не попали, около Киева лопнуло колесо, покрышка была повреждена, две ночи они провели в чистом поле в десяти метрах от дороги. Какой-то добрый местный житель бесплатно отдал им запаску. Она была без протектора, другого размера, машину перекосило, постоянно стучал задний мост. В день им удавалось проехать не больше двухсот километров, при их образе жизни и это было достижением.

Дома Александра ожидал жуткий скандал. Папочка даже разыскал Полину Павловну, чтобы справиться о ее дочери и Александре. Мамочка специально прилетала в Москву, не зная, что думать о пропавшем сыне, в великом гневе, с красным лицом, покрытым белыми пятнами, она тут же улетела обратно.

Несмотря на все неприятности, Полковник и Александр не могли расстаться друг с другом. Они встречались каждый день у него дома. Он с волнением ждал ее, бегая по квартире.

Едва закрывалась входная дверь, они начинали лихорадочно сдергивать друг с друга одежду. Чувствуя умопомрачительный запах ее разгоряченного тела, он тискал ее грудь, гладил ее спину, талию и попку, прижимая всеми силами к себе и остро чувствуя прикосновение ее волосиков. Закрыв глаза, он впивался в ее полуоткрытый рот, прижимался к ее мягким податливым губам, трогал языком ее зубы и язык. Иногда даже ощущался соленый вкус крови.

Она обвивалась вокруг Александра, обхватив его руками и ногами, и они сливались в одно целое, в один организм, каждая клеточка которого взрывалась от переполнивших их чувств. Было совершенно неважно, оставались ли они в коридоре или доползали до ковра или дивана, окружающей обстановки не было. Когда волна удовлетворенной страсти отпускала их, они лежали в ощущении абсолютного блаженства, не отрываясь, глядели друг на друга, улыбаясь и тихо беседуя ни о чем. Руки их нежно блуждали по телу другого, Александр обожал гладить Юлину грудь. Новая волна накрывала их, но теперь они действовали более разумно, они чутко воспринимали инстинктивные движения другого и старались доставить друг другу максимум счастья.

Устав, они шли в ванную, чтобы привести себя в относительный порядок. Александру безумно нравилось мыть Полковника, трогая ее нежную кожу и случайно попадая в самые потаенные места ее тела. Это возбуждало их обоих, и, если были силы, они оказывались снова в постели. Бывало, что страсть захватывала их в ванной, душ со шлангом отлетал в сторону, один раз он упал на пол, что привело к подтоплению соседей снизу. После дня любви, они часто устраивали ужин при свечах в свете вечернего неба, сидели, завернувшись в простыни, как в тоги. Они пожирали мясо или жареных цыплят, ели овощи, фрукты и пили хорошее вино в умеренном количестве. Это восстанавливало силы для новых ночных безумств. Одевались они только для выхода в город.

Кончилось это тем, что Юля попала в больницу с двухсторонней пневмонией, а Александр – в другую, в состоянии астении и упадка жизненных сил.

После больницы Юля опять изменила Александру: придя раньше времени на назначенное свидание, он застал ее целующейся с каким-то мухомором вдвое старше ее. От такого ее «постоянства» он впал в тяжелую депрессию.

- Она плохая, - как могла, успокаивала Александра жена его приятеля.

В ноябре Полковник опять позвонила и просила встретиться с ней в вестибюле гостиницы «Москва». Александр пришел, там была обычная для таких мест суета, посредине зала он увидел Владимира Рутковского! Других знакомых лиц он не заметил.

- Ба, какие люди! Зачем ты здесь? – спросил Александр.

Владимир крутил головой, говорил что-то невнятное и быстро ушел.

Оказывается, Юля в это время стояла на балконе вестибюля и наблюдала за ними. Она спустилась и сказала Александру, что собирала своих любовников вместе, чтобы убедиться методом сравнительного анализа, что у нее есть вкус. Просто она устроила смотрины!

Как, когда и, главное, зачем она умудрялась встречаться с Владимиром? Неужели она не испытывала то же самое, что и Александр, неужели ей было недостаточно всего, что было у них, и что они вместе пережили? Зачем же говорила она Александру, что собирается выйти за него замуж?

Александр был уязвлен и ненавидел Юлию всеми силами души. Но с ужасом, внутри себя и втайне от себя, он чувствовал, что стоит ей лишь поманить его, он бы, не задумываясь, бросился к ней, к своей первой и навеки любимой женщине, но Юля молчала.

Александр больше никогда не видел ни Полковника, ни Владимира. Говорили, что она в очередной раз вышла замуж и уехала в Питер.