Сергею было около тридцати. Он никак не мог отойти от тяжелой раны, нанесенной ему его прежней женой. Он безумно любил ее, но однажды она уехала к матери. Через полгода у нее родилась дочь, жена захотела встретиться с ним в подворотне ее дома только для того, чтобы сообщить, что дочь вовсе не его, и что ей от Сергея нужно было лишь заявление о согласии на развод. Такое неожиданное предательство надолго отбило у него охоту иметь дело с женщинами. Когда его заедала тоска, он ездил, иногда, в Свято-Сергиеву Лавру посидеть в сумраке и тиши Троицкого собора у мощей Сергия Радонежского. Он не был верующим, ему было трудно просто перекреститься, но посещение святого намоленного места помогало. Ему было известно, что его далекие предки считали Сергия своим покровителем. Он возвращался домой успокоенным и умиротворенным.

Сергей познакомился с семейством Анны случайно в электричке, когда весной в испачканных глиной сапогах они входили в вагон на станции «Абрамцево», нагруженные до предела сумками с последними «дарами лета». Он помог им поместить вещи на полках и уступил матери место у окна, чтобы она смогла немного вздремнуть. Так они и познакомились. В Москве он также помог им, отец семейства и Сергей тащили до такси все, за исключением двух небольших сумок, бывших у женщин. Как оказалось, они жили недалеко друг от друга в районе Университетского проспекта. Семейству понравилась его добродушная мощь, они были так тронуты его бескорыстной помощью, что пригласили его вместе доехать с ними до дома на такси, а затем и зайти к ним на чай. Благо они с помощью Сергея доставили домой последнюю партию варенья.

Случай вскоре свел его и Анну в магазине. От избытка жизненной энергии, она бросилась на шею Сергею, отчего они оба смутились, Сергей чувствовал, как у него горят щеки. Он не без удовольствия помог ей донести покупки до дома.

Ей было восемнадцать. Анна была очень мила и симпатична: брови вразлет, слегка вьющиеся волосы, искры в больших зеленоватых глазах и малозаметные веснушки на носу и на щеках. Она оканчивала первый курс и только еще входила во взрослую жизнь, стремительно распускаясь как цветок на жарком солнце.

Несмотря на большую разницу в возрасте Анна и Сергей встретились вновь, а затем еще и еще. Когда они встречались, даже случайно, ее азарт, любопытство и энергия отвлекали его от черных воспоминаний. Сергей выискивал интересные места для прогулок по весенней Москве, и Анечка с удовольствием составляла ему компанию. У нее был удивительно звонкий, чистый и заразительный смех. Когда она начинала смеяться, у незнакомых окружающих лица расплывались в улыбке, и они тоже начинали смеяться.

Через некоторое время Сергей пригласил ее в Третьяковку. Он хотел показать Анне то, что сам любил с детства, то, что родители показывали ему, доставая из страшно дорогих альбомов листы с иллюстрациями, проложенными папиросной бумагой. Он ждал от Анечки искренней реакции и не ошибся, глаза у Анечки горели, она внимательно слушала все, что он ей рассказывал, и была поглощена своими открытиями.

Он тащил Анечку за руку мимо известных шедевров, и останавливался только у избранных им произведений, чтобы Анечка не устала и не потеряла остроты восприятия.

В зале икон он остановился около всевидящего и всезнающего Звенигородского Спаса, словно появляющегося из-за угла, и около рублевской Троицы. Рассказывая о сюжете иконы, он с удивлением обнаружил, что у ангелов, особенно у правого – безумно грустные глаза. Оказывается, сам Бог был несчастлив при виде результатов своих деяний, не совпадающих с задуманным. Предстоящее жестокое излечение, сотворенного им же человечества доставляло ему страдание!

Из Левицкого он выбрал два портрета, выполненных в серебристой гамме: Урсулы Мнишек и задумчивой М.А. Дьяковой. Портреты были красивы, изысканная сдержанная гамма, совершенная техника и скрытый мазок. Анечка внимательно слушала, Урсула Мнишек ей не понравилась:

- Похожа на обезьяну, глаза стеклянные, заштукатуренная и щеки грубо намазаны.

Около портрета Марии Лопухиной Боровиковского, как всегда, толпился народ.

- Ей столько же лет, как и тебе, - сказал Сергей.

Он не стал продолжать, чтобы Анна не зазнавалась, в обворожительном взгляде Марии Лопухиной и Анечки было много общего.

Потом они пошли смотреть Малявина. Сергей издали показал Анечке картины «Девушка» и «Вихрь», а затем подвел ее к самой картине. Чудо живописи привело Анечку в полный восторг: вместо роскошной юбки из блестящего сатина, как это отчетливо видно при взгляде издалека, вблизи она увидела хаос мазков в основном черного цвета! Хотя эти картины Сергей видел много раз, он никогда не пропускал их: буйство красного и чудо мастерства Малявина его всегда поражало и вызывало трепет.

Под конец Сергей привел Анечку к «Видению отроку Варфоломею»: родной подмосковный пейзаж, осенний лес с желтыми свечками березок и на его фоне худенький мальчик, перед которым стоит молящийся старец-черноризец, закрытый капюшоном.

- Ой, так ведь это наши места! – воскликнула Анечка.

Сергей сказал, что она совершенно права, отрок Варфоломей – это в будущем Сергий Радонежский, который основал обитель и скит в нескольких километрах от их дачи.

Анечка и Сергей обнаружили, что, вместе им интересно, он для нее открыл неизведанные пространства и миры красоты совершенно другого сорта, ничего общего не имевшей с ширпотребом. Ей стали близкими и понятными жесткие неправильные загорелые крестьянские лица Малявина, пронзительно простые сцены более современной крестьянской жизни у Пластова, портреты Репина; ей открылся невидимый мир чувств, страстей, упоения буйствами, что характерно для русской души. Она нашла корни своего азарта и неуемной энергии, с которой она постоянно задирала и эксплуатировала Сергея при малейшей возможности. Сергей с восторгом наблюдал за ее перерождением, и был счастлив, безропотно выполняя все ее импульсивные желания, смущенно пыхтя и отдуваясь. По мере возможности он водил ее по художественным музеям, чтобы ненавязчиво открыть ей то, чем сам жил.

Он старался сохранять дружеские отношения, никак не хотел форсировать события, ясно понимая свою ответственность и то, что, возможно, Анечка будет не в силах себя контролировать. Он, как мог, оставлял для Ани возможность выбора и свободного выхода из ситуации, в которой они оказались. Он надеялся также, что это уменьшит и для него горечь утраты, если все обернется убийственным и мучительным разрывом. «Пусть развивается все, как Бог расположит, а он, как известно, говорит устами женщины».

Туристического ажиотажа и «Золотого кольца» тогда еще не было, памятники культуры стояли в развалинах; порой, Анна и Сергей были единственными, кто лазил по брошенным усадьбам, церквям и паркам. Сергей брал с собой небольшой рюкзачок, в котором было все, чтобы отдохнуть и красиво перекусить на природе. Анна обожала жаренные на углях купаты со свежим хлебом, травой и овощами, которые Сергей умел хорошо готовить. Хорошо было бы запивать яства красным вином, но он не хотел создавать прецедент. Он был эстет, любил делать все основательно, пикники оформлял со вкусом, с обязательной салфеткой, посудой и приборами. Чай, приготовленный на маленьком туристическом примусе, они пили из чашек Ломоносовского фарфорового завода.

Сергей хорошо фотографировал, вскоре он уже мог показывать целые серии слайдов, на которых улыбающаяся и игривая Анна предстояла во всевозможных видах и самодельных нарядах в исторических интерьерах. В монастырях, одевая на себя слишком большую куртку Сергея, ей нравилось изображать из себя странницу, смиренно жавшуюся по углам.

Любимыми местами у Сергея были Владимир и Собор Покрова на Нерли, куда он часто ездил со знакомыми.

Во Владимире при любой возможности ноги сами приводили его к Дмитриевскому собору. В те времена он был закрыт для посещений, но и его внешний вид приводил Сергея в восхищение. Не было другого храма, который мог бы сравниться с Собором в величии, праздничной монументальности и гениальной простоте. Орнаментальный пояс, пропорции окон и дверей, затейливая резьба по белому камню с чудными изображениями людей, царей и невиданных животных восхищали.

Храм Покрова вызывал другие чувства. Грунтовая тропа к храму в те времена шла по полю, она неприхотливо извивалась между старицами Клязьмы, отдельными зарослями колючек и топкими местами. Храм, видный издалека, стройный и одинокий, как поминальная свеча, поворачивался к идущему то одним, то другим боком, постепенно приближаясь. Долгий путь помогал отрешиться от забот, погрузиться в размышления и достичь долгожданной умиротворенности. Возвышенная красота храма служила наградой путнику.

Сергей как-то работал с фотографией Храма, стараясь подогнать снимок под требуемый размер, слегка искажая его пропорции. Он был поражен, когда обнаружил, что возможны только те соотношения, которые вложил в Храм его создатель, в любом другом случае гармония Храма пропадала.

В начале июня после блестяще сданного Анной экзамена Сергей повез ее в однодневное путешествие по Владимирской земле, он рассчитывал посетить Владимир, Боголюбово и Суздаль, но программу выполнить до конца не получилось.

Электричка на Владимир отправлялась из Москвы четыре раза в сутки, приемлемой была лишь та, которая отправлялась в 6 ч 30 мин утра. С большим трудом они успели купить билет и втиснуться в переполненный вагон. В купе напротив, разместилась веселая компания, которая после отправления тут же на коленях устроила застолье, в меню которого входили свежие огурчики, черный хлеб, бычки в томате и водочка. Участники так смачно и с пониманием хрустели огурцами, что у всего вагона текли слюнки.

Во Владимире Анна и Сергей долго бродили вокруг Дмитриевского собора, гладя его руками и рассматривая фигуры на стенах, потом они любовались со смотровой площадки Печерного города бескрайней поймой Клязьмы, теряющейся в синеве. Более древний Успенский собор не производил такого же впечатления: не было гениальной лаконичности.

Потом они отправились в Боголюбово.

Храм Рождества и монастырские постройки находились в запущенном состоянии, было неприятно смотреть на них. Из Боголюбова они отправились через поле к Храму Покрова. Идти было трудно и жарко. Солнце стояло высоко, светило в глаза, грунтовая неровная дорога петляла межу высохшими старицами и озерками; среди молодой травы во многих местах все еще торчали засохшие одинокие прошлогодние кусты репейников, переживших зиму. Путники мучились под жарким солнцем не напрасно: белокаменный Храм предстал перед ними во всем непередаваемом великолепии, поражало искусство древних и их чувство гармонии. Трудно было поверить, что в XVIII веке Храм чудом сохранился: его хотели разобрать для постройки новой церкви в Боголюбово. Перед Храмом находилось небольшое озеро, местами поросшее камышом. Сам Храм стоял на насыпном холме, слева от него росло несколько корявых деревьев, покрытых молодой листвой. Поверхность воды, благодаря легкому ветерку, облегчающему жизнь, была покрыта мелкой рябью. Движущееся расплывчатое отражение белоснежного Храма, перемежающееся голубыми пятнами неба, было прекрасно, напоминая любимые картины импрессионистов.

Анечка очень устала и проголодалась.

Сергей на примусе разогрел в кастрюльке тушенку, которую, озираясь по сторонам как голодный котенок, Анечка тут же умяла, заедая хлебом и огурцами. Сергей понял, что нужно внимательно следить за Анечкой и всегда наготове иметь что-нибудь «на зубок». Ему досталась только гречневая каша с мясом и луком из брикета, к которой Анечка также присосалась. После чая с плюшками ей стало легче. Сергей улегся на высоком берегу пруда, на молодой мягкой травке, подстелив под спину коврик. Он глядел на плывущие белые облака в бесконечном синем небе, по которому с криками носились ласточки, и наслаждался покоем. Анечка, свернувшись клубочком, устроилась на нем как на теплой и мягкой подушке.

Через час она ожила и уже не могла ни лежать, ни сидеть. Она набросилась на Сергея как егоза. Он был не готов к борьбе, Анечке вскоре удалось повалить его не спину, она уселась ему на живот и придавила его руки к земле.

- Ну, что, сдаешься? Сдаешься? – несколько раз повторяла она. – Ты мой, мой, навсегда!

Сергей через джинсы почувствовал на животе ее упругую горячую попку, ему стало не по себе, лицо запылало, ему пришлось отвернуться. Он понял, что у нее тоже могли возникнуть новые неожиданные ощущения перемен, происходящих в его организме. Он с тоской почувствовал, что пропал. До этих пор он постоянно уверял себя, что все еще в состоянии удержаться, не переходить эфемерную границу своего безмятежного существования, но теперь все рухнуло. Он ясно осознал, что он не только безумно влюблен в эту милую юную девушку, моложе его почти на десять лет, но что она стала ему желанна, обожаема, и что он уже не сможет больше существовать без нее.

Анечка больше не хотела никуда ехать. К вечеру они съели и выпили все, что у них было, и отправились домой. Выйдя на шоссе, они остановили «Ниву», хозяин которой, оказывается, также направлялся в Москву. Ехать одному ему не хотелось, были нужны попутчики, которые уберегли бы его от опасной сонливости, пара милых молодых людей ему подходила.

Обратное путешествие было приятным, водитель показывал Анечке и Сергею различные достопримечательности, интересные частные дома, красивые пейзажи и рассказывал занятные истории. Денег с пассажиров он не взял.

В конце июня после окончания сессии Сергей предложил Анечке совершить небольшое авантюрное путешествие.

С личным транспортом в те времена было напряженно, многим хотелось изобрести какое-нибудь предельно легкое и простое средство передвижения, которое можно было бы перевозить в багаже. Приятель Сергея пытался разработать устройство, с помощью которого два обычных велосипеда могли бы превращаться в автомобиль, но ничего из этого не вышло.

Далекий родственник Сергея, живший в Иркутске, летом отправлялся вместе с приятелями сплавляться на плотах по горным рекам Алтая. Дополнительно ко всему необходимому для жизни они несли двуручные пилы и топоры. В верхнем течении выбранной реки они валили вековые сосны или ели, мастерили плот на всю компанию и сплавлялись вниз. Часто реки несколько километров неслись в пене и брызгах по ущельям, в которых не было ни единого клочка земли, на который можно было бы выплыть в случае аварии. Их предприятия были смертельно опасны, но все из них имели квалификацию «мастеров спорта».

Сергею это не подходило. Он решил создать плот из большого количества детских надувных шариков, помещенных в гигантскую «наволочку». Он взял старую штору размером три на четыре метра, прошил две стороны, а на третьей устроил завязки. Все оказалось просто, легко и дешево.

Было решено спуститься на таком самодельном плоту по Нерли от Суздаля до Храма Покрова. Предчувствуя нетривиальное развлечение, Анечка была в восторге.

Выехав рано утром из Москвы, к середине дня они были уже в Кидекше, в трех километрах от Суздаля на берегу Нерли. Река была неширокой, но с быстрым течением. Все было распаковано, Сергей надувал шарики до очень приличных размеров, а Анечка завязывала их. Затем все они были помещены в мешок, он получился обширным и достаточно толстым. Когда плот спустили на воду, он плавал по самой поверхности. Сергей решил провести приемо-сдаточные испытания, он плюхнулся на него, и гениальная идея чуть не провалилась: не имея жесткости, края плота поднялись и сомкнулись над Сергеем, а он сам оказался в воде под дикое ржание присутствующих. Стало ясно, что требуется доработка.

К счастью на берегу был кустарник, из которого можно было нарубить достаточное количество длинных жердей, которое удалось переплести крест-накрест в виде плотного тына, крупные ветки также пошли в дело, образовав мягкую поверхность. Тын был помещен на мешок с шариками, и плот блестяще выдержал испытание.

Рюкзаки были помещены в центр плота, а сами путешественники уселись спереди и сзади. Течение понесло плот, казалось бы, все было великолепно, Кидекша и местные злопыхатели быстро исчезли из виду. Был жаркий день, на Анечке и Сергее были только широкополые шляпы, купальники и защищавшие от солнца белые рубашки с длинным рукавом, собранные и подвязанные выше пояса.

Через три километра река стала расширяться, течение замедлилось, очевидно, впереди была запруда. Открылось одно непредвиденное обстоятельство: у них не было ни руля, ни весел, можно было подгребать только ладонями или узкими стойками от палатки, была и еще одна неприятность: шарики стали лопаться. При каждом хлопке плот оседал, вода становилась ближе и ближе, и, наконец, она добралась до купальников.

По берегам вблизи населенных пунктов располагались группки бездельников, которые при виде медленно плывущего посредине реки плота и сплавляющихся, подгребающих палочками, приходили в полный восторг. Они спрашивали у Сергея, длинный ли у них отпуск, случайно не 48 дней, доплывут ли путешественники до конечной цели к осени и другие гадости.

Нельзя сказать, что ехидные шуточки как-то задевали путешественников: день как и природа вокруг были великолепны, к тому же они были заняты.

Бог был милостив: на западе стало чернеть, быстро надвигалась ворчащая и сверкающая огромная туча, которая сдула отдыхающих.

Анечке и Сергею необходимо было срочно приставать и ставить палатку. К счастью на противоположном от селений берегу был прекрасный сосновый лес. Анечка и Сергей изо всех сил гребли своими палочками к спасительному берегу, нашли подходящее место и выгрузились, вытащив плот на берег. Они как сумасшедшие срочно поставили маленькую бязевую палатку с пологом и едва успели закинуть в нее вещи.

Было видно, как на противоположном берегу белесой стеной приближался дождь. Из-под тучи выглянуло закатное солнце, покрывшее золотом красные стволы высоких сосен.

- Будет радуга, радуга! Это грибной дождь! – воскликнула Анечка.

И тут хлынул настоящий тропический ливень.

Он был теплым, батистовая рубашка Анечки моментально промокла, Сергей увидел, что она без лифчика. Полупрозрачная мокрая ткань прилипла к телу и не только не скрывала, а наоборот подчеркивала совершенную красоту ее высокой груди, тонкой талии и линии бедер.

У Сергея перехватило дыхание.

Анечка сорвала с себя ничего не скрывавшую рубашку и бросила ее на палатку. Она носилась по лужку перед палаткой, прыгая, как молодая антилопа, размахивая руками и выкрикивая стишки:

Ее высокая упругая грудь колыхалась в такт прыжкам. Откуда она знала эти древние заклички, Сергей понять не мог. Он стоял, совершенно обалдевший, и смотрел на Анечку, не отрываясь.

Она прискакала к нему, подняла глаза и чуть ли не плача спросила:

- Ты меня совсем не любишь? Я тебе ни капельки не нравлюсь?

У него пересохло в горле, с большим трудом он только сказал:

- Ты – моя жизнь, я совершенно не представляю, как мне дальше существовать без тебя.

Анечка решила сделать все сама: она со всей силой ткнула Сергея головой в грудь, отчего он упал, потом сдернула с него и с себя остатки одежды и с силой села на него. Ей было больно, она вскрикнула и упала на его грудь. Когда боль утихла, они, ничего не видя, катались по шелковой траве не в силах расцепиться. Дождь смыл с них кровь и пот жаркого дня. Солнце золотило их глянцевую кожу, потоки воды лились по волосам, щекам и телам, но были не в состоянии разнять их сомкнувшиеся губы. Сергей отнес Анечку к палатке и тщательной вытер ее. В палатке они вновь набросились друг на друга. Сергей целовал ее нос, газа, щеки, шею, а она со всей страстью ловила его губы, потому что изнывала без них.

Дождь кончился также мгновенно, как и начался. Крупные капли срывались с верхушек сосен и звонко шлепали по листьям подлеска, наполняя лес радостными звуками. Темноты не было, небо оставалось светлым на северо-востоке, освещая все вокруг неясной синевой. Русалки и водяные плескались под кустами, нависшими над рекой, лешие выглядывали из-за каждой сосны, маленькие светящиеся эльфы порхали в мокрой траве. Все живое, чистое и нечистое кружилось в общем хороводе любви, страсти и счастья. Это была самая короткая ночь лета – великий языческий праздник берендеев, живших когда-то в этих местах, день свадьбы бога-солнца со светоносной зарей-зарницей, красной девицей. В древности он назывался «пол-летие».

Анечка и Сергей успокоились только к утру, когда солнце поднялось достаточно высоко и высветило розовым светом заливные луга за рекой, далекие домики и поднимающийся пар, земля дышала. Проснулись они только около полудня, когда тень от высоких сосен убежала в лес и не могла больше скрывать их от жары и света.

В смущении голые, как Адам и Ева, Анечка и Сергей побегали вокруг палатки в поисках своих трусиков. Рубашки почти высохли. Дикий голод одолевал, они набросились на еду, благо оставалось ее еще достаточно.

На берегу, они нашли обмякший умирающий плот, в нем осталось лишь несколько шариков, которые могли нести только их рюкзаки, продолжать путешествие было не на чем.

- Наверно надо было использовать «резиноизделие № 2», – подумал Сергей. – Но как бы я надувал их на людях и в присутствии Анечки?

Они переплыли на другую сторону и отправились в ближайшую деревню Абакумлево, там они сели на автобус и поехали в Москву.

Всю дорогу они безотрывно держались за руки и молчали. Анечка вряд ли могла бы передать словами то, что в ней происходило, но она душой чувствовала, что она изменялась. Она быда уже не цветочек, не бабочка, беззаботно живущая в природе, а становилась самой матерью Природой, ее частью, обладающей великим даром дарить и творить жизнь, теперь она сама может стать прародительницей многих других неизвестных ей жизней. Ей было немного грустно от утраты прежней беззаботности, но открывшееся новое будущее полностью захватило ее.

Сергей также изменился, он, наконец, получил то, что прежний брак не мог ему дать: он чувствовал, что у него появилась возможность стать основой, корнями могучего дуба с множеством ветвей, каждая из которых – новая судьба. Ему приятно было чувствовать свою востребованность и самодостаточность, необходимость своей ответственности и безмерную любовь к этой хрупкой, нежной и бесконечно дорогой ему девочке, которая стала частью его естества.

Эти безотчетные ощущения и обретенное счастье переполняли их, они сидели тихие, обращенные в себя, переживая то, что с ними случилось. Изредка Анечка поворачивала голову к Сергею и подставляла губы для поцелуя.

После путешествия по Нерли Анечка и Сергей практически не расставались. Если кому-то из них приходилось уходить по делам, они долго прощались, будто разлучались навечно.

В середине марта следующего года у них родилась дочка – прелестное голубоглазое создание со светлыми вьющимися волосиками, а еще через полтора года – еще одна.

Первые пряди девочек были бережно сохранены как реликвии.

Бабушки и дедушки были в восторге, они играли с внучками как с куклами, одевали их в маленькие распашонки, пинеточки, меняли подгузники, обожали завязывать бантики. Родители практически не допускались, мать нужна была только как поставщик питания.

- Нельзя останавливаться, нужны наследники, носители исчезающих фамилий! – твердили бабушки и дедушки.

Анечке два следующих года дались нелегко, потом настало окончание университета. Сергей помогал, как мог: писал для Анечки курсовые работы, печатал диплом и изготавливал слайды. Анечка волновалась, защита, на которую Сергея не допустили, прошла превосходно. Нужно еще было достойно войти в научный коллектив и пережить начало работы. Следующие дети были отложены «на потом».

Лет через пять Анечка и Сергей ехали на праздники на новой «Волге» небесно-голубого цвета, купленной отцом Анечки на работе. Сергей прекрасно уже со школьных лет водил машину, поездка предполагалась быстрой и несложной – на дачный участок родителей по Калужскому шоссе в Жедочи в районе первой бетонки. Перед поворотом на «Внуково», где дорога шла вниз, их нагнал пьяный негодяй на грузовом «Москвиче» и ударил в задний бампер с такой силой, что «Волга» улетела с насыпи вниз через ограждения. Машина несколько раз перевернулась через капот и, затем, рухнула на крышу. При последнем ударе лопнул бензобак, машина вспыхнула, не оставив пассажирам ни единого шанса.

Единственным утешением родителям остались две очаровательные белобрысые крошки, погодки, которым так и не смогли объяснить, куда же улетели их папочка и мамочка.