В конце учебного года на факультете решили устроить поездку на пароходе в Углич. Инициативная группа вышла с ходатайством в Центральный профком, там выделили необходимые деньги, и, под поездку, был зафрахтован пароход «Иван Тургенев». Отправление было назначено днем в пятницу, а возвращение – в воскресенье.

Николай Николаевич был профессором, имел кафедру, считался «основоположником», с женой они получили двухкомнатный люкс на верхней палубе. Он был обаятельным, веселым и компанейским человеком, активно принимавшим участие во всех мероприятиях. У него была чудовищная близорукость: чтобы поговорить с кем-нибудь, он близко придвигал свое лицо к собеседнику, в результате чего сразу устанавливался контакт. Безоблачный оптимизм Николая Николаевича вызывал зависть и восхищение его двадцатипятилетнего сына Ивана, который часто страдал от меланхолии, вызванной внутренним дискомфортом или внешними обстоятельствами.

- Откуда только силы берутся? – не раз задавал он себе вопрос, глядя на отца.

Иван был высок, мягок, добродушен, улыбка не сходила с его лица. Несмотря на все, казалось бы, положительные обстоятельства его семейная жизнь не складывалась: с женой постоянно происходили распри, споры по пустякам и скандалы, нарастающая взаимная неприязнь как ржа разъедала ее. Николай Николаевич старался не вмешиваться, занимал нейтральную позицию, себя он рассматривал как скалу, о которую разобьются любые непогоды. Он вообще избегал давать советы. Как можно посоветовать что-нибудь взрослому разумному человеку в ситуации, неясной даже ему самому? Чтобы как-то способствовать примирению, он взял Ивана с его женой Олей в круиз, это была еще одна попытка наладить их семейные отношения.

Иван и Ольга получили двухместную каюту, в ней было не так уютно, как в люксе, но все «удобства» были. Теснота каюты особенно никого не беспокоила, предполагалось, что основное время две семьи будут проводить вместе в большой каюте отца.

Посадка на пароход была около четырех часов дня, по этому поводу всех экскурсантов отпустили с обеда, чтобы они успели съездить за вещами и родственниками.

Пароход был колесным, немецкой постройки. Он пускал пары, дымил и казался живым существом. Объявили, что пассажирам будет организована экскурсия в машинное отделение, чтобы посмотреть на настоящую старинную паровую машину, сверкавшую многочисленными медными деталями. Под марш «Прощание Славянки» были отданы швартовые, пароход дал три прощальных сиплых гудка и пошлепал к началу канала имени Москвы, за ним следовало еще два похожих парохода.

Вереница судов не торопилась: они должны придти к первому шлюзу в назначенный срок, до которого было еще достаточно времени.

Многих из пассажиров Иван знал или когда-то видел, еще больше знали его, потому что видели его с раннего детства, так что обстановка была почти семейная.

Был теплый июньский вечер, стоял полный штиль. Низкое уже нежаркое солнце освещало деревья по берегам, их отражения изгибались на волнах, разбегающихся от парохода.

Через час был устроен общий «капитанский» ужин, на который капитан с помощником явились в белой парадной форме. Пассажиры были одеты, в основном, в спортивную одежду и чувствовали себя неловко. Иван терпеть не мог официальных мероприятий: он постоянно краснел, как ему казалось, из-за элементарных промахов Ольги и ее нетактичных высказываний. После ужина все отправились на главную и верхнюю палубы устроить променад, чтобы стало полегче после добротного ужина и заодно полюбоваться проплывающими мимо видами. Возможность рассматривать пейзажи была недолгой: большую часть времени пароходы шли меж высоких берегов канала или надолго попадали в темные глубокие шлюзы, из которых вообще ничего не было видно.

На следующее утро пароходы уже вышли из канала и пошли по Иваньковскому водохранилищу и Волге к Угличу. Было свежо, пассажиры сидели по каютам или в общем салоне. Иван, одетый в ветровку, прогуливался по средней палубе и смотрел на убегающие берега. В кормовой части, защищенной от ветра, стояли кресла, он думал там почитать без помех. К нему подошла симпатичная девочка, лет восьми, которой также не сиделось в каюте. При посадке он обратил на нее внимание. Ее миленькое личико казалось красным от веснушек, она щурилась от яркого утреннего солнца, острые, разумные глазки были прекрасны. Ее волосы удивительного пепельного цвета как копна торчали во все стороны и ерошились от ветра.

- Как тебя зовут? – спросила она.
- Ваня.
- А я – Надя. А с кем ты едешь?
- С папой и его женой.

Слово «мачеха» он не любил с детства. О своей жене Ваня почему-то умолчал, лишнее упоминание о ней не доставляло ему большой радости.

Надя развернула большой лист, свернутый трубочкой, и передала его Ивану.

- Это ты! – сказала Надя.

Иван ожидал увидеть кривой огурец на ножках, но это был настоящий портрет по грудь. На лице были большие глаза без ресниц, нос уголком, свернутым на бок, и большой улыбающийся красный рот. Весь лист был покрыт краской, внизу около длинной шеи начиналось нечто полосатое, похожее на куртку Ивана. Совершенно очевидно – это был большой труд, занявший много времени. Он был неожиданно обрадован.

- Хочешь? – сказала Надя, протянув Ивану свою ладошку с жевательными резинками – самой большой детской драгоценностью тех лет. Это был поступок.

- Давай, я тебя сфотографирую, ты такая симпатичная! – сказал Иван.

Он поставил ее около борта, чтобы солнце светило сзади и сбоку, а сам лег на палубу. Отсветы белой надстройки сглаживали глубокие тени. Ему хотелось сфотографировать ее на фоне неба, чтобы никакие ненужные предметы не попадали бы в кадр. Он сделал пять-шесть кадров, снимки получились.

Долго стоять она не могла, и со всего маху прыгнула двумя ногами на лежащего Ивана. Он крякнул, скорее от неожиданности, но больше от страха, что она от неудачного приземления может упасть на металлическую палубу и сильно ударится.

- Давай поиграем в слова или в города! – сказала она, но через мгновение добавила: - Нет, с тобой не интересно, ты все знаешь. Давай, лучше побегаем! – предложила Надя и понеслась по средней палубе.

Ване вспомнилась фраза Марфы из «Царской невесты»: «Иван Сергеевич, не хочешь ли меня догнать? Ну, раз, два, три!», и он понесся за ней. Он страшно рычал, махал руками с растопыренными пальцами, изображая челюсти страшного животного, и делал вид, что вот-вот поймает ее своими длинными клешнями. Иван боялся, что Надя налетит на что-нибудь, и разобьется. Надя кричала от восторга, на бегу оборачивалась и припускалась, что было мочи. Они несколько раз с топотом и воплями пронеслись мимо каюты отца, их заметили. Когда ее дела были плохи, она забегала в вестибюль и продиралась сквозь толпу, ни на кого не обращая внимание. Иван крался вокруг, и если ему удавалось подобраться достаточно близко, Надя от ужаса топала ногами и с криками убегала прочь.

- Ну, что я вам говорила? У него нездоровый интерес к маленьким девочкам! – раздраженно говорила Ольга Николаю Николаевичу, показывая на мелькнувшие за окном фигуры. – Уже месяц, как «он в мою светелку позабыл дорогу»! Когда я прихожу из ванной, он уже дрыхнет без задних ног!

Она сидела, положив ногу на ногу, и, растопырив пальцы, рассматривала лак на своих ногтях. У нее была привычка сильно душиться, к счастью она не курила.

Меньше всего Николай Николаевич хотел влезать в интимные подробности жизни сына. Ему всегда было жаль женщин, особенно тех, которые беспечно не сумели сберечь любовь к ним. Глядя на сына, да, впрочем, вспоминая свои приключения, на которые он теперь мог взглянуть более трезво, он просто поражался, насколько мужчины, обуреваемые страстью, теряют голову. Они, даже замечая явные несоответствия между характерами, интересами, темпераментом, совершенно безосновательно верят, что у них все будет по-другому, что им без сомнения удастся дотянуть свою подругу до воображаемого идеала. Николай Николаевич поймал себя на мысли, что и он пытался научить свою последнюю жену английскому, который составлял целый пласт его жизни, хотя сразу было очевидно, что это пустая затея.

- Да, очевидно, я был влюблен, - подумал он.

Его удивляло, что история повторяется: под влиянием Вани Ольга стала цитировать фразы из его любимых опер, но это было латание изношенных трусов, истинного музыкального чувства, как и слуха, у нее не было.

- Может быть, он устает и не может дождаться тебя?

- Что же, он не может подождать меня сорок минут, пока я вымоюсь, высушу волосы и приведу себя в порядок? Ведь я стараюсь не только для себя! Он же иногда ждал меня по часу, когда я опаздывала на свидание!

- Вон, он опять пробежал с этой девицей! Такой счастливый и довольный, я давно не видела, чтобы он так улыбался! И что они нашли друг в друге? Моя мамуля тоже согласна, что с ним не все в порядке, - продолжала она.

Это было уже серьезно, вмешивать мать вряд ли стоило. С родителями Ольги Николай Николаевич был знаком очень поверхностно. Он давно подозревал, что Ольга вышла замуж за Ваню из меркантильных соображений, надеялась, что свекор поможет ей с диссертацией. Это опасение он постоянно гнал прочь, но оно возникало вновь и вновь.

- Это не девица, а живая милая непосредственная девочка, внучка моей старой сослуживицы. Посмотри, какая она рыженькая! Ей просто скучно сидеть среди взрослых, вот она и бегает, - заметил Николай Николаевич.

- Может быть. Но почему она выбрала именно Ивана?

Пароход вскоре прибыл в Углич.

- Я хочу с Ваней! – дергая бабушку за рукав, настаивала Надя.

- Нет, дай ему отдохнуть от тебя. Видишь, все уже садятся в автобус, - говорила бабушка.

Надя с бабушкой, Николай Николаевич с женой, как и большинство туристов, отправились на автобусе в экскурсию по городу. Иван уже бывал в Угличе, смотреть вновь на то, что известно, и слушать заученные банальности экскурсовода ему было неинтересно. Он хотел посмотреть сам город, старые тихие улицы, дома XVIII века, «провинциальные фасады», утвержденные Екатериной для небольших городков.

Иван фотографировал Ольгу на фоне старых домов, серебристо-серых деревянных заборов, но потом, уже в Москве обнаружил, что слайды получились неинтересными, Ольга смотрела в объектив исподлобья, недобрым взглядом. Он инстинктивно чувствовал, что если фотографии не получаются, значит с этим человеком ничего хорошего не выйдет.

На обратном пути недалеко от Москвы на безлюдном берегу Пестовского водохранилища туристам на час была устроена «зеленая стоянка». Держась за руки, Надя и Иван помчались в березовую рощу, побегать, поиграть в салочки и заодно поискать полевые цветы. Смех и восторженные крики Нади разносились на всю округу.

Когда они возвращались, Ольга подлетела к Ване, обняла его и, скосив взгляд на Надю, стала целовать его в губы. Иван увидел, что Надя остановилась, как будто наткнулась на невидимую стену, вся вытянулась, глаза ее вспыхнули, она швырнула букет на землю и умчалась прочь.

Больше Иван ее не видел, его портрет тоже пропал.